Разбитое сердце июля
Шрифт:
Неужели толстуху так огорчило упоминание Вадимом своей матери? Почему? А, ну да, сама Алена тоже напрягалась, когда Игорь начинал говорить о своей обожаемой мамочке! И из ревности, и потому, что по возрасту-то они… Ладно, замнем для ясности.
Да, жаль, что нынче вечером Алена будет чужой на празднике жизни, который устраивает неведомый господин Холстин. Дело, разумеется, не в том невероятном количестве вкусненьких салатиков, которые готовятся, а исключительно в психологических открытиях, которые можно было бы на вечеринке совершить. Глядишь, наша писательница разжилась бы заодно и каким-нибудь матерьяльчиком
– Кстати, Алена, а вы привезли сюда какое-нибудь нарядное платье? Вечернее или платье-коктейль? – осведомился вдруг Вадим.
Ого, какие термины! Видимо, поднаторел в общении с красоткой-сестрой. Наверное, она все же не малолетка, а ведет довольно интенсивную светскую жизнь, если Вадиму известны такие тонкости, как разница между платьями вечерними и платьями-коктейль. Или он просто любит пролистывать всякие гламурные дамские журналы, как любил это делать Игорь, устыжая порой своими познаниями Алену, которая журналов такого рода в руки не брала за неимением времени для столь пустячных занятий?
Постой, постой… А чего вдруг, интересно знать, Вадим задает ей такой, можно сказать, интимный вопрос?
– А почему вы спрашиваете?
– Ну неужели так трудно догадаться? – ответил он, играя глазами. – Потому что хочу пригласить вас на этот знаменитый банкет. Должен же и я получать какие-то радости от жизни, а не только обеспечивать их моей сестрице!
Вот так так… И какая же неведомая сила заставила Алену бросить в чемодан вместе с шортиками-футболками-джинсиками-кроссовками новое платье в черно-белых цветах? И вдобавок не забыть о белых босоножках на высоком каблуке, а также о черно-белых, нарочно к этому платью купленных серьгах?
Игорю платье и серьги понравились, а босоножки он не оценил, потому что на этих каблуках Алена была явно выше его. Он же совершенно не терпел, когда женщина хоть в чем-то превосходила его – как физически, так и морально. Какое счастье, что Вадим довольно высок! Метр восемьдесят, не меньше. Сто семьдесят два сантиметра Алениного роста плюс восемь сантиметров каблуков – как раз подходит!
Леонида Леонтьевна вдруг заерзала на стуле. Очевидно, чтобы его скрипом замаскировать скрип собственных зубов, когда Алена сообщила, что платье у нее имеется и она будет счастлива продемонстрировать его на банкете.
– Но времени до его начала еще вагон, – сказал обрадовавшийся Вадим. – Как насчет того, чтобы поплавать в здешнем бассейне? Классное местечко, очень рекомендую. Правда, на скорость там не разгонишься, он в длину метров пятнадцать и в ширину столько же, зато какая горка! И еще отличное джакузи с подогревом и гидромассажем для любителей расслабиться. Истинный водяной рай. Что на горку, что в джакузи обычно очередь, но сейчас в бассейне явно никого нет, здешняя публика после обеда предпочитает жир наращивать в койках, так что будем вдвоем. Масса удовольствия, гарантирую!
Алена уставилась на молодого человека во все глаза. Или она ничего не понимает в жизни, или мальчонка недвусмысленно назначает ей любовное свидание. Глаза у него просто-таки горят синим пламенем, чистым бесовским огнем, и можно пари держать, что он намерен либо в джакузи с подогревом (для любителей расслабиться), либо прямо в бассейне залезть к ней под юбку… в смысле, под купальник.
Бесстыдство какое! За
Не на ту? В самом деле? А не у Алены ли вдруг перехватило дыхание от мгновенно нарисовавшейся в воображении картинки? Влажные поцелуи, влажные жадные прикосновения, стремительное взаимное обладание – украдкой, с вороватыми взглядами по сторонам, не появится ли кто-то «третий лишний» в водяном раю, созданном для них двоих, припавших друг к другу лишь для того, чтобы тотчас отпрянуть, чтобы получить мимолетное удовольствие – и разойтись… слиться, а потом, может быть, больше никогда не вспомнить друг о друге… А может быть, наоборот, продолжить начатое уже неторопливо, медлительно, протяжно и нескончаемо… до банкета днем, после банкета вечером, ночью, утром и следующим днем, пока не иссякнут силы, которых у Вадима, судя по его возрасту, виду и голодному блеску очей, немерено. Да и Алена, честно говоря, барышня в сексуальном марафоне не из последних!
Тогда почему бы и нет? Почему бы не пойти в бассейн с Вадимом? Она теперь совершенно свободна, и не только до пятницы, как поросенок Пятачок, а навсегда! На всю оставшуюся жизнь!
Кстати, русская пословица советует: клин клином вышибай…
Интересно, способен ли клин Вадима вышибить навязчивую тоску о клине Игоря?
– Я совершенно не понимаю, как можно даже подумать о том, чтобы хотя бы окунуться в ту самую воду, где буквально только что утонул человек! – раздался в этот момент голос Леониды Леонтьевны, подобный по внезапности звуку трубы архангела Гавриила, которой тот когда-нибудь – внезапно! – возвестит наступление конца света.
Из дневника убийцы
«В который – в тысячный, двухтысячный, двадцатимиллионный! – раз думаю о том, не ошиблась ли я в своих подозрениях. И снова убеждаюсь: нет, не ошиблась. По сути дела, Сергей сам утвердил меня в моих догадках. Разве не я говорила ему раньше, что они близки, как родственники? Такая дружба бывает редко, говорила я, друг может предать, и только родственники способны сплотиться, несмотря на любые разногласия. Потому что голос крови – это нечто особенное, это особенный зов, и даже какой-нибудь троюродный брат окажется надежнее в трудную минуту, чем друг. Он говорил, что я идеализирую родственные отношения, потому что я одна как перст. Какое счастье, что Сергей не рассказал им о наших разговорах. Когда я прочла его последнее письмо, мне сразу стало ясно, что не рассказал. И о том особом значении, которое я вкладываю в это слово…
Мне кажется поразительным, что они не обратили на него внимания. Как же они все предусмотрели! Как классно обставили! Но их подвела бравада и невнимание к деталям. Они, как та лягушка-путешественница, кричали: „Это мы! Это мы! Это мы придумали!“ Неужели они не догадались, что я съезжу туда, где принял смерть любимый мною человек? Неужели не догадались, что я огляжу там каждую травинку, каждую трещинку на той проклятой березе, и то, что прошло мимо равнодушного взгляда чужих, наемных людей, не ускользнет от моего взгляда?