Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
…При первом поднятии занавеса все выпускники должны были стоять на сцене, чтобы приветствовать гостей. Они так и норовили выглянуть в щелочку между половинками занавеса, но в зале ничего невозможно было разглядеть. Точно так же ничего не видели они и во время своих выступлений – не видели, но остро чувствовали, что на них смотрят не обычные зрители, а самые высшие персоны государства. Одно перечисление титулов могло свести с ума! Кто-то от страха пару раз сбился с ноги, кто-то вышел из музыки, но некоторым, в том числе Мале, нервное напряжение сообщило особую точность движений и одухотворенность выражения.
Маля опять не просто
Какая Истомина? При чем тут Истомина?! Ники махнул рукой на каноны и продолжал цитировать, как хотел:
Стоит Кшесинская: она, Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола: То стан совьет, то разовьет, И быстрой ножкой ножку бьет.– Хорошенькая полька, а? – пробормотал заговорщически отец, доселе исподтишка наблюдавший за сыном, и пихнул Ники в бок локтем.
Тот, впрочем, неотрывно смотрел на сцену и даже не заметил батюшкиного тычка, а на другой день удивлялся, откуда взялся синяк на ребрах.
Наследник только разочарованно вздохнул, когда Лиза упорхнула за кулисы, а на смену ей вышла величавая Рыхлякова с ее знаменитой классической техникой.
Ники сразу стало скучно. Правда, оставалась еще одна надежда увидеть хорошенькую Кшесинскую.
– Скоро ли банкет? – прошептал он нетерпеливо.
Император покосился на жену. Ай да Минни! Впрочем, он всегда знал, что в жены ему досталось истинное сокровище, причем сокровище очень умное.
Тем временем в зале то и дело вспыхивали аплодисменты. Однако никак нельзя было понять, кто больше нравится зрителям: всем аплодировали поровну, чтобы никого не обидеть. Ники же вяло похлопывал ладонью о ладонь, потому что, кроме Кшесинской, ему никто не нравился.
Впрочем, все были так заняты происходящим на сцене, что не обращали на уныние наследника никакого внимания. И точно таким же незамеченным осталось равнодушие, с каким встречал все выступления – все, кроме танца Кшесинской! – великий князь Сергей Михайлович.
«Неужели это та самая девочка? – думал он, вспоминая давние дни, когда смешная четырехлетняя куколка пыталась учить его мазурке. – Кшесинская… Да, это дочь знаменитого танцора. Давненько я его не видел! Говорят, он все еще выступает, все еще очень хорош. Нужно непременно возобновить знакомство с ним, а главное – с его дочерью… Какое чудо! Как она хороша! Вот та женщина, которую я ищу!»
Сергей влюбился с первого взгляда и теперь только и мечтал о том, чтобы оказаться за праздничным ужином рядом с этой прелестной девушкой. В мыслях своих он уже побывал у Кшесинских дома, дал понять ее родным, что имеет весьма далеко идущие виды, и, конечно, объяснился с ней. Надо полагать, мысль сделаться любовницей великого князя польстит ее тщеславию. Все поляки тщеславны!
Сергей
Сергей Михайлович вообще был нетерпелив, особенно в любви. Главное было поскорей схватить женщину в объятия и удовлетворить внезапно вспыхнувшее желание. Однако это нравилось не всем дамам. Некоторые терпеть не могли предаваться страсти в каком-нибудь укромном уголке. Они желали принимать любовника в алькове, свободно, раздевшись, неторопливо играя, даря наслаждение и принимая его…
На это у великого князя не было ни времени, ни охоты. Он давно уже мечтал завести себе нежную подругу, которая всегда, в любую минуту ждала бы его в пеньюаре, готовая немедленно принять в себя весь запас страсти, с которым к ней являлся бы Сергей Михайлович. Очаровательная выпускница показалась ему как нельзя лучше подходящей кандидатурой. К тому же она была так миниатюрна и изящна! Высокий статный Сергей с ума сходил по маленьким дамочкам, les petites femmes. И уж «петитнее» Кшесинской просто вообразить было невозможно! Ах, как он мечтал поцеловать ее крошечную ножку!
Наконец выступление окончилось. После спектакля всех участников собрали в большом репетиционном зале вместе с начальством, с классными дамами, учителями и высшим персоналом дирекции Императорских театров. Иван Александрович Всеволожский стоял впереди, сияя торжествующей улыбкой, лишь изредка кося глазом на Рыхлякову и размышляя, правильно ли он сделал, что не предупредил ее о той высокой чести, коя будет ей вот-вот оказана. Нет, решил он, все же не стоит спешить. А еще хлопнется в обморок прямо тут – вот выйдет конфузия, как говаривали в старину!
Ученики и ученицы балетного и драматического отделений остались в тех костюмах, в которых выступали. Их собрали в зале, соединявшемся со школьным театром длинным широким коридором, и из зала было видно, как из театра вышли именитые гости и медленно двинулись в направлении воспитанников.
Во главе шествия выделялась внушительная, необычайно авантажная фигура императора, который шел под руку с улыбающейся маленькой и изящной императрицей. За ним следовал молодой наследник, цесаревич Николай Александрович (Всеволожский так и впился в его лицо глазами, силясь не пропустить мгновения, когда августейшие глаза благосклонно остановятся на Рыхляковой), и четыре брата государя – великие князья Владимир Александрович с супругой Марией Павловной, генерал-адмирал Алексей Александрович, Сергей Александрович со своей красивой супругой Елизаветой Федоровной и недавно женившийся великий князь Павел Александрович с молодой супругой Александрой Георгиевной (которая ожидала своего первого ребенка). Замыкал шествие дядя государя, младший сын императора Николая Первого, генерал-фельдмаршал и великий князь Михаил Николаевич со своими четырьмя сыновьями – теми самыми «Михайловичами».
Маля с любопытством разглядывала этих красивых – один другого лучше! – братьев. По странному совпадению, несколько дней назад, перебирая что-то в своем шкафу, она наткнулась на старый, детский еще костюмчик, польский наряд. Принесла показать отцу – и он сразу напомнил дочери, как она помогала ему давать уроки в семье великого князя. Но Маля совершенно забыла этот случай и принялась с любопытством расспрашивать отца.
– Тебе больше всех понравился великий князь Сергей Михайлович, – усмехнулся отец. – Не представляю, как тебе удалось расшевелить этого увальня!