Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
Маля безошибочно ответила на вопросы и, довольная, села.
Прозвенел звонок. Все воспитанницы поспешили выйти из класса, но Кшесинская по-прежнему сидела на месте, ожидая, когда уйдет учитель. Но тот не спешил, словно нарочно, медленно сворачивая карты. И вдруг сказал:
– Потрудитесь объяснить, мадемуазель, отчего вы не пожелали выйти к доске.
Маля растерялась. Можно было что-нибудь наплести, сказать, что нога разболелась, но ей не хотелось врать Павловскому в глаза.
Она со вздохом выставила ногу из-под парты:
– Простите, господин учитель, я не успела переобуться и не хотела,
Павловский усмехнулся, рассматривая ее ногу:
– Даже у такой маленькой женщины, как вы, может быть очень большое тщеславие.
– Пусть я и маленькая, – живо возразила Маля, – но я в самом деле женщина!
– С этим никто не спорит, – ласково ответил Павловский. – Вы очаровательная женщина и, смею заметить, очень опасная. Вы даже сами не знаете, насколько. Будьте осторожны, прошу вас, мадемуазель.
– Что? – растерянно спросила Маля. – Я не понимаю, о чем вы…
– Не стреляйте то и дело из пушки по воробьям, – с внезапной серьезностью сказал Павловский. – Ваши глаза – это очень опасные пушки, а все мужчины, окружающие вас, – жалкие воробушки. Так вот, будьте осторожны с огнем ваших глаз, понимаете? Вы способны уничтожить всю воробьиную стаю… или невольно внушить несчастным несбыточные надежды на то, что они для вас что-нибудь да значат.
С этими словами он поклонился и вышел, унося свои карты, а Маля осталась сидеть, растерянная, не вполне понимая, получила она комплимент или выговор.
«Надо спросить у Юлии, – решила она, – надо ей рассказать». И вдруг вспомнила, что сегодня произошло еще кое-что, о чем следовало знать сестре.
Высунулась в соседнюю комнату:
– Юлечка, ты знаешь, что у нас позавчера было?
– Что же? – отозвалась сестра, вышивавшая розочки на корсаже платья, который готовила для нового номера. Юлия была непревзойденная вышивальщица.
– Нас всех осматривали в лазарете!
– Что ты говоришь? – Юлия даже уронила вышивание. – Неужели старикашка Бесс вспомнил, за что ему платят жалованье?!
Врач училища Бесс был притчей во языцех. Его никогда не оказывалось на месте, если необходима была срочная помощь. Как-то раз во время репетиции школьного спектакля одна воспитанница занозила ногу деревянной щепкой, вонзившейся в пятку через танцевальную туфельку. Боль была адская! Даже другие девушки чуть в обморок не падали, глядя на рану, – можно представить, что же творилось с самой пострадавшей! Бедняжку снесли в лазарет. Но поиски дежурного врача ничего не дали. Разгневанный директор училища отправил за хирургом в частную больницу, тот вскоре явился и умело извлек у страдалицы занозу, крестообразно разрезав ей пятку. Все не без оснований ждали для Бесса самой суровой кары, однако тот вскоре явился с забинтованной рукой и сообщил: он потому не оказался на месте, что отправлялся к хирургу… извлекать занозу из руки!
Это было до такой степени смешно, что история как-то сама собой сошла на нет. Однако с тех пор все знали, что врача театральное училище, считай, не имеет, в нем есть только фельдшер Гейдрих, который очень умело вправляет вывихнутые суставы и накладывает притирания на синяки. Большего, по счастью, пока не требовалось.
– Нет, Бесс ничего не делал, только присутствовал, – усмехнулась Маля. – Да и то за стеночкой, вместе
– Маля! – Юлия даже вскочила. – Ничего не понимаю. Ты о чем говоришь? Зачем ты сидела с раздвинутыми ногами?!
– Да не только я, мы все, – пояснила сестра. – Я ж тебе говорю – нас освидетельствовали! Нам осматривали все самые тайные местечки, ты понимаешь?
– Ничего не понимаю, расскажи толком.
– Да я пытаюсь, только ты не перебивай меня каждую минуту. Ну вот: всех старших воспитанниц вызвали с урока и привели в лазарет. Появился какой-то господин по имени Вельяминов и сказал, что он доктор по деликатным женским болезням. И ему поручено всех нас осмотреть, потому что известно, что нравственность актрис падает и мы, боже сохрани, можем заразиться от кого-нибудь из наших любовников и стать разносчицами заразы. Нет, ты можешь себе представить?!
– Господи боже! – вскричала Юлия. – Вот прямо так, простыми словами, прямо и говорил?!
– Почти так, – энергично закивала Маля. – Ну, чуточку помягче, но мы все прекрасно поняли. Ну, тут, конечно, наши первые дуры из пепиньерок [8] , Рыхлякова и Скорюк, распищались: мол, это звучит оскорбительно, потому что они-де не имеют возможности встречаться с мужчинами, живя в училище, а здесь слишком строгий надзор, а значит, они чисты и не должны быть подвергнуты осмотру, пусть проверяют всяких Кшесинских.
8
Девушка, окончившая учебное заведение (например, женский институт) и оставленная в нем как преподавательница; кроме того, воспитанница, живущая в училище как в пансионе, в отличие от приходящих учениц, экстернов.
– Я их убью, пакостных тварей! – прошипела Юлия. – Вот прямо сейчас пойду и поубиваю! – И она, возмущенная до последней степени, кажется, даже начала засучивать рукава! – Скажи, что ты с ними сделала?! Что ты им ответила?
– Ну, я… – хихикнула Маля, – я сказала, что это правда, их осматривать не стоит, потому что ни один мужчина, если он не их партнер по танцам и не получил на сей счет приказа директора училища, к ним ни за что не прикоснется.
– О, браво, дорогая! – захохотала Юлия. – А потом что?
– А потом я заявила, что мне скрывать нечего и стыдиться нечего, но устраивать мне такой осмотр – это значит оскорбить мою семью и моего отца, одного из ведущих танцовщиков Императорских театров.
– Ну-ну! А этот господин доктор?
– Господин доктор поклонился мне как-то очень почтительно и сообщил, что он просто неудачно выразился или мы его неверно поняли, потому что этот осмотр продиктован заботой о нашем женском здоровье. Танец требует от женщин особого напряжения, это напряжение иногда пагубным образом сказывается на нашем здоровье, и он не желает, чтобы у нас вдруг обнаружились болезни, о которых мы не будем знать, но которые могут прервать нашу карьеру и даже свести нас в могилу.