Разбитые на осколки
Шрифт:
— Конечно, мой друг. Мой дом — твой дом, как говорят испанцы, — произносит он, посмеиваясь, что он сказал это на английском вместо своего родного языка. Я вижу, что за его улыбкой скрывается именно то, что я ожидал: подозрение.
— Ты очень добр. — Я делаю глоток с бокала — в бокале определенно виски — поглощая обжигающую жидкость.
— Ты выбрал удачный момент, мой друг, — произносит мягко Хулио. — Если ты останешься до вторника, то ты, несомненно, посетишь наше небольшое «мероприятие». — Его акцент на последнее слово дает мне безошибочно понять, о каком именно «мероприятии» идет речь. О тех, которые я до недавнего времени организовывал сам. До Слоан. — У меня есть приличное количество
Вторник. Если Алексис находится здесь, то она обязательно будет присутствовать на вечеринке по типу этой. Но сегодня только пятница. Я не планировал оставаться так надолго. Мне просто нужно уповать на то, что я встречу ее раньше вечеринки. Я киваю, делая приличный глоток виски.
— Ага, сомневаюсь, что у меня будут какие-то проблемы.
***
Слоан
Гладкий черный автомобиль следует за мной всю дорогу до больницы Святого Петра. Лейси замечает машину преследователей первой — мне в буквальном смысле пришлось взять ее на работу со мной, что на самом деле какое-то сумасшествие — и показывает мне на нее, в то время как я веду машину. Автомобиль не следует за мной на парковку, вместо этого он останавливается у обочины рядом с кафе, которое располагается через дорогу от больницы, двигатель замолкает, когда мы выбираемся из «Вольво» и направляемся к главному входу. У ничем не выделяющейся машины затонированные стекла, поэтому рассмотреть тех, кто находится внутри просто невозможно, хотя Лейси кажется, знает тех, кто там.
— В машине точно парни Чарли, — произносит она. Она относится более легко к преследующему нас хвосту, чем я. Я нахожусь на грани, когда спешно захожу в больницу, готовая спрятаться в комнате уборочного инвентаря или же где-то еще. — Могу поспорить, что они будут там же, когда мы будем направляться домой, — добавляет она.
— Если они будут там, когда мы будем уезжать, то я позвоню копам.
Она фыркает.
— Удачи с этим.
— Что ты имеешь в виду?
Отводя плечо немного в сторону, она смотрит на меня, как на идиотку, закатывая свои глаза.
— Все копы уже кем-то куплены. В большинстве своем Чарли. Они возможно даже не появятся, ты будешь разбираться с этим сама.
Ну что ж, это довольно-таки тревожные новости. У меня складывается ощущение, будто я попала в фильм о мафиози 1950 годов, за исключением того, что это все происходит на самом деле. Не иметь возможности позвонить копам? Замечательно. На самом деле. Просто, мать его, супер.
Я оставляю Лейси в ординаторской. Я и так уже практически опоздала на свою смену, потому у меня совершенно нет времени, чтобы опекать ее, когда я уйду, чтобы заступить на смену.
— Ни шагу с этой комнаты, — наказываю я. — Здесь огромное множество людей, которые могут с легкостью узнать тебя, а это последняя вещь, которая мне нужна. Зет прибьет меня, если тебя поместят на лечение в психиатрическую клинику, пока я буду на работе. — Долбаный Зет. Этот парень не сделал ничего, кроме как обеспечил меня проблемами. Если бы он не убил Эли, то, возможно, я бы получила информацию, которая была мне так нужна, а Алексис была бы уже дома, в целости и сохранности,
Черт.
Лейси сидит на кровати, выглядя в значительной степени взволнованной, в то время, как я спешно натягиваю на себя свою медицинскую форму, пока мое «почти опоздала» не превратилось «в точно опоздала». Все полагают, что именно интерны находятся под большим давлением, но это не совсем верное представление. В такой же степени можно испытывать трудности, когда ты переходишь в ординатуру, если ты не успеваешь в своей работе. И опоздания тут совершенно не приветствуются. Особенно, когда это исходит от двадцатишестилетней женщины, которая нуждается в том, чтобы присматривать за кем-то на своей работе.
Я успеваю на смену, к счастью вовремя, и осматриваю пациентов, которых приняли во время моего выходного дня. Проколотое легкое, врожденный порок сердца, сепсис. Сегодня все случаи достаточно серьезные. Настолько серьезные, что я провожу с каждым из пациентов приличное количество времени, оценивая прогресс в их состоянии и заполняя необходимые бумаги для их карточек и назначения лекарств. В полдень, я, наконец, получаю шанс, уединится в кабинке уборной и написать Зету.
Я: «Твои дружки преследовали меня до работы этим утром».
Проходит минута прежде, чем телефон издает вибрирующий звук в моей руке.
Зет: « Что произошло?»
Получено 12:38
Я: «Ничего. Они просто ехали за нами. Припарковались снаружи. Что ты имеешь в виду под своим «что произошло». Что что-то может произойти?»
Зет: «Сомневаюсь»
Сообщение получено 12:51.
И затем...
Зет: «Ты в порядке?»
Сообщение получено 12:51.
Я должна написать ему правду: «нет, я не в порядке!» Но это бы не помогло мне добиться конкретной цели. Плюс, по какой-то причине, я не хочу казаться слабой перед ним. Если я признаю, что я напугана его дружками-головорезами, тогда признаю, что я боюсь и его. А я никогда не признаюсь в этом. Он прекрасно знает, что я боюсь, но я никогда не признаю этого лично. В то время как я нахожусь в процессе набора длинного, грубого сообщения, которое адресовано ему, мой телефон начинает звонить в моей руке. Я отвечаю, хмурясь.
— Что?!
— Ты не ответила. Когда кто-то спрашивает у тебя в порядке ли ты после того, как ты сказала им, что за тобой следят, обычно хорошим тоном считается подтвердить, что ты все еще жива, — отчитывает он меня своим низким, хриплым голосом.
— Я как раз отвеч... ахх! — Я даже не утруждаюсь договорить до конца. — Ты можешь сделать что-то с этими парнями, которые сидят снаружи больницы и едят пончики?
— Ничего. — Его голос звучит ровно и безразлично
— Что? Это парни твоего босса, ведь так? Разве ты не должен ладить с ними?