Разбитые звезды
Шрифт:
Воспоминания, словно пузырьки, всплывают на поверхность, разлетаются по всему телу, мчатся к рукам, и вот пальцы крепко обхватывают подлокотники. Я еще не открыл глаз, и разум сам додумывает, что происходит; снова слышится тихая возня. Сомкнутых век касается неровный скачущий свет.
Мисс Лару взяла фонарь.
Черт подери, она вообще спит? Я украдкой открываю один глаз. Она снова около панели управления, возится с проводами. Со спины ее освещает свет фонаря; она закусила нижнюю губу. В таком свете она выглядит иначе. Она кажется какой-то настоящей, непорочной, юной. С таким человеком
Мне интересно, что о ней сказали бы мои родители. В памяти всплывают их лица, и у меня сдавливает горло. Если «Икар», выпав из гиперпространства, потерял связь с «Компанией Лару», то там, возможно, еще даже не знают о крушении. Возможно, считается, что корабль просто пропал.
«Я жив!» – мне хочется мысленно передать это сообщение. Но ведь я даже не знаю, в какую сторону его отправлять: планета может быть в любой точке Галактики.
А тем временем мисс Лару со знанием дела засовывает провода в панель управления. Я помню, как девушка разделила провода ногтями. Не сделай она этого, мы потерпели бы крушение, так и не отсоединившись от корабля. Перед мысленным взором мгновенно возникает картина, как другие капсулы, оторвавшись от «Икара» только лишь во время крушения, несутся к земле, оставляя в небе позади себя огненные полосы…
Вне всяких сомнений мисс Лару спасла нам жизнь. С трудом в это верится.
Прежде чем заговорить, я кашляю, предупреждая, что проснулся.
– Мисс Лару?
Она резко вскидывает голову.
– Да, майор?
Она говорит вежливым и спокойным тоном, будто разговаривает с назойливой тетушкой, которая никак не оставит ее в покое на вечеринке.
«Может, если я замолчу, ее ударит током?»
– Нужна помощь?
Она раздраженно, но насмешливо фыркает.
– Вы ничем не поможете, если не знаете, как активировать систему связи. Если у меня получится подключить к ней микросхему, то можно использовать саму капсулу как антенну. Она же металлическая.
Мы ненадолго замолкаем. Нам обоим ясно, что мне ни за что не разобраться в микросхеме.
Мое молчание мисс Лару воспринимает так, словно взяла надо мной верх, и улыбается с чувством превосходства. Эта ее улыбка выводит меня из себя.
– Если я сумею отправить сигнал, тогда вы согласитесь остаться здесь, а не тащиться через дебри неизвестно куда?
Я делаю глубокий вдох и опускаю голову. Снова склонившись над панелью, мисс Лару отворачивается. Я украдкой на нее поглядываю. Меня приводят в восторг не только необычные для такой девушки познания в электронике, но и сам вид мисс Лару, держащей в зубах фонарик.
На какое-то мгновение я вижу в ней ту девушку из салона первого класса, которая заступилась за попросившего у нее помощи мужчину и не дала с ним расправиться. Куда же эта девушка постоянно пропадает?
Вдруг у меня екает в животе, и я понимаю, что тот мужчина, из-за которого я заговорил тогда с мисс Лару, скорее всего, мертв. А выжил ли кто-нибудь кроме нас? Сумела ли хоть одна капсула – кроме нашей – оторваться от «Икара» до того, как он вошел в атмосферу?
Но я не успеваю завершить эту мысль, как снова погружаюсь в сон.
– А что мисс Лару думала о ситуации?
– Я не спрашивал.
– Как, на ваш взгляд, она справлялась?
– Лучше, чем можно было ожидать.
Глава 8. Лилиан
Проснувшись, я вижу перед глазами стену, возле которой лежу, замотанная в одеяло и свернувшаяся калачиком; голова раскалывается от боли. Пару мгновений пытаюсь вспомнить, что же делала ночью, и с ужасом жду, когда проснутся воспоминания. Уверена, похмелье окажется не самой большой проблемой… Но запах полурасплавленного пластена практически подбрасывает меня на постели. Лучше бы голова болела от похмелья, а не от удара о стенку капсулы.
Я смотрю на сломанную панель управления, которую пыталась починить ночью. Провода расплавлены – ремонту не подлежат. Микросхему замкнуло, и тут не поможет даже целая команда электриков, – что уж говорить обо мне.
Лучше бы выспалась.
Меня пугает, что утро очень тихое. Даже в нашем загородном доме вокруг меня постоянно раздавался какой-то шум: пыхтели очистители воздуха, в саду щелчками голографического проектора розы сменялись на нарциссы; туда-сюда сновали слуги. Бросая камешки в окно, ночью меня будил Саймон; отец за завтраком разговаривал по голографическому телефону, раздавая указания своим заместителям на Коринфе и в то же время строя мне рожицы.
Но здесь слышно лишь приглушенное пение птиц да шелест листвы.
Сегодня майор потащит меня за собой, поэтому собираюсь с силами, чтобы вынести поход с достоинством. Мне предстоит провести с ним целый день, выслушивая каждые пять минут, что я не должна останавливаться, должна шагать быстрее. Я весь день буду его тормозить.
Внезапно у меня екает в животе. Я сажусь и понимаю, что меня напугало: сиденье, на котором спал майор, пусто, а его вещмешка с припасами нет.
Меня почти захлестывает паника. Хочется кричать, звать майора, и я не кричу только потому, что страх сдавливает горло. Даже с ним я все равно была одна, но он много знает: как ориентироваться в лесу, куда идти, как выживать. Этому я никогда не научусь.
Он ушел из-за того, как я себя с ним вела: все эти взгляды, колкости… Я вскакиваю на ноги и ковыляю к выходу, открываю дверцу и выглядываю наружу. Еще не рассвело, и через несколько метров, ближе к лесу, темно хоть глаз выколи. Все деревья похожи одно на другое, разве что чуть-чуть отличаются; кусты немного помяты. Ни тропинок, ни цветов. Ни единого движения, лишь ветви тихо колышутся от дуновения ветра.
Мне вспоминается каждый его сердитый взгляд, каждая кривая раздраженная ухмылка.
«Тарвер! – мысленно кричу я. – Вернись!.. Прости…»
Мне страшно, невыносимо болят натруженные ноги, накатывает слабость от недостатка сна, и с глухим звуком я ударяюсь о стенку капсулы, но не свожу взгляда с ветвей и листвы.
Я вдруг понимаю, что звук шлепка от соприкосновения моего тела с металлом – не единственный в этой тишине. Хруст сломавшейся ветки, будто электрический разряд, разрывает пугающее безмолвие; в тени деревьев что-то движется. Я замираю, дыхание бьется в горле сдавленными всхлипами.