Разбойничий тракт
Шрифт:
– Ничего нам не надо, – расслабленно улыбнулся Дарган. – Дай Бог, чтобы больше в Россию никогда не приходили такие гости, жадные до нашего добра.
Его собеседник, вновь обретший сокровища и почву под ногами, с нескрываемым уважением посмотрел на простого солдата, сидящего перед ним, склонил голову на грудь.
– Пусть ваши слова дойдут до Господа, кланяюсь вам в ноги.
Когда первое волнение улеглось, за столом вновь возник возбужденный разговор, вернее, не переставая говорил хозяин этого небольшого домика. Он перетряхивал цепи, перемеривал кольца с перстнями, поясняя, кому из его предков принадлежало то или иное украшение. Как только он дошел до ожерелья из крупного жемчуга, его супруга не выдержала и надела сокровище на себя.
– Вы знаете, кто носил это ожерелье? – с пафосом провозгласила она. – Оно принадлежало жене великого князя Ивана Третьего, константинопольской гречанке Софье Палеолог. Когда Новгород был присоединен к Руси, Софья самолично одарила им прапрабабушку моего супруга за ее красоту и незаурядный ум.
– Именно так, – подтвердил хозяин. – Посмотрите, между средиземноморскими жемчужинами нанизаны камни – рубины, сапфиры, аметисты, а посередине украшения достойное место занимает алмаз из короны последнего из Палеологов – царя Константина, дяди Софьи. Много раз его хотели огранить в бриллиант, но никто из Скаргиных так и не решился этого сделать. Хватило бы одного этого камня, чтобы выкупить родовой особняк, утраченный мною столь позорно.
– А этот женский перстень принадлежал безродной саамке – жене Петра Великого Екатерине Первой, она подарила его придворной фрейлине Скаргиной уже после смерти мужа, – жена хозяина примерила на средний палец левой руки красивый перстень с крупным изумрудом и с упреком добавила: – Высмотрел наш Петр в саамских ярангах себе невесту, да еще и в русские царицы ее произвел.
– Катька была не саамкой, а чухонкой, – не согласился с ней супруг.
– Чистая саамка, – топнула ногой женщина. – Самка беспородная. Своих самцов, закутанных в шкуры, да шведских ландринистых кобелей в чулках с башмаками ей было мало, так она нашего в ботфортах подхватила.
– Кстати, этот перстень похож на мужской, врученный другому моему предку императрицей Анной Иоанновной, – отмахнувшись от жены, хозяин подцепил из груды большую печатку с темным камнем и вензелями по бокам. – Дело в том, что оба изделия делались одним мастером, придворным ювелиром французского происхождения Франсуа Фабрегоном. Вы не представляете, какую сумму предлагали мне за обе эти вещи.
За окнами начало темнеть, Дарган со спутницей, разморенные сытным обедом и благодушной обстановкой, и не заметили, как на них накатила дрема. Пускаться в дорогу расхотелось, они бы с удовольствием провели ночь под крышей этого уютного домика. Впрочем, хозяева и сами не выпустили бы их, они так обрадовались возвращению драгоценностей, что не знали, как отблагодарить нежданных гостей. Но лошади, привязанные возле крыльца, были голодны и хотели пить, а трава и вода были лишь за городом, на сочных лугах у прохладного Волхова. Дарган встряхнулся, приподнялся со стула.
– Никуда мы вас не отпустим, – в один голос воскликнули хозяева. – Сейчас будем ужинать, а потом пойдете отдыхать.
– Нам уезжать пора, да и лошади не кормлены, – пояснил казак.
– Мы сделаем все сами.
Скаргин направился было к двери, уже взялся за ручку и вдруг с дрожью в голосе спросил:
– Прошу простить, но я до сих пор не в силах взять в толк, – он переступил с ноги на ногу. – Объясните неразумному, почему вы не присвоили драгоценности себе, а вернули их нам? Кроме всего прочего, путь из-за этого вы проделали немалый.
Дарган покосился на спутницу и, пожав плечами, как-то обыденно сообщил:
– Кто знает… Наверное, насмотрелся в парижах, с каким уважением люди относятся друг к другу, как умеют беречь собственное добро. Хорошо бы и нам перенять их привычки.
Софи, опустившая было голову, вскинула ресницы, в глазах ее вспыхнула благодарность. Она порывисто обняла возлюбленного за плечи, гордая за свой правильный выбор.
И снова запылили под копытами лошадей бесконечные проселочные дороги необъятной России. Поначалу Дарган объезжал почтовые станции и пикеты с полосатыми шлагбаумами, торчащими перед въездом в населенные пункты, но чем дальше они углублялись в пространства огромной страны, тем меньше, казалось бы, оставалось у них повода для волнений.
Но Софи вдруг осознала, что здесь они действительно никому не нужны, то есть они могут пропасть, и никто пальцем не шевельнет для их поиска. Она, привыкшая ощущать на себе заботы родственников и даже посторонних людей, начала испытывать чувство страха. На одном из забытых богом перекрестков ее охватила паника, женщина сорвала с пояса спутника баклажку с вином, сделала несколько крупных глотков.
Дарган остановил коня.
– Что с тобой происходит? – внимательно присмотрелся он к ней. – Который день ты не находишь себе места.
– Нам далеко до станица? – судорожно дергая горлом, спросила она.
– До Москвы дня три езды, а от нее около месяца еще. Скажи спасибо, дождей нет и дороги подсушило, – похмыкал он в усы. – К уборке винограда как раз поспеем, если ничего не случится.
– О, мон дье!
Софи вцепилась в холку лошади, замотала головой. Она поняла, что и назад пути не будет, и впереди их ждет беспросветная даль, укрытая лесами, реками да изредка встречающимися деревнями с жителями, похожими на первобытных людей. Она устала, она никогда не уезжала от дома так далеко. Ей захотелось вскинуть голову и закричать в голос. Софи так и сделала бы, если бы не воспитание и не любовь к Даргану. Это большое чувство было сильнее всех остальных. Девушка собралась с силами и смогла-таки взять себя в руки, обратила на возлюбленного глаза, полные слез и нежности.
– Я люблю тебя, я всегда буду с тобой, – упрямо тряхнула она распущенными волосами. – Мы приедем в Москва?
– Если ты хочешь, – кивнул казак, понявший ее состояние. – Но после пожара ее, наверное, еще не отстроили, вряд ли тебе понравятся головешки. Разве что кремль, да и тот испоганили твои земляки.
– О кремле я много слышала, – встрепенулась она. – Едем скорее.
– Воля твоя.
Они пустили лошадей в галоп, Софи словно задалась целью разом поглотить все расстояние, отделявшее их от русской столицы, она давно перестала озираться по сторонам, нацелившись только вперед, и сейчас была похожа на птицу, которая, может, и взлетела бы в небеса, спела бы там песню, да запуталась в сетях любви, сама себе подрезав крылья.
Дарган молча скакал рядом, терпеливо ожидая, когда его жена пропитается Россией насквозь, как впитала она самого Даргана. А ждать он умел, недаром удачливый охотник дедука Евсей из всех станичных пацанов брал с собой только его. И еще он думал о том, что с этого момента они будут продвигаться только по наезженному тракту, на котором и людей побольше, и не так бросается в глаза пустота вокруг.
До Москвы оставался один переход. Они доскакали до очередной почтовой станции под вечер, когда смотритель зажег над входом масляный фонарь. Солнце уже закатилось, вечерняя мгла покрыла окрестности синим дымком. Управившись с лошадьми, Дарган со спутницей захватили поклажу и пошли к дому. В этот момент к станции на горячих жеребцах подъехали трое офицеров. Спешившись, они побросали поводья мужику, выскочившему встречать гостей, и раскованной походкой направились к двери. Кто-то должен был уступить дорогу.