Разбойник Чуркин. Том 1
Шрифт:
В ту минуту, когда подано было письмо, Яков Герасимович находился дома, взял в руки конверт и, прочтя на нем адрес, распечатал, пробежал строки, нацарапанные кое-как, и был поражён их содержанием. Вот что гласило это письмо:
«Милостивый государь, Яков Герасимыч, я приказываю вам выслать на ближайшее кладбище две тысячи рублей, а иначе вы будете убиты».
– Кто и когда передал тебе это письмо? –
– Вчера ночью, мальчик какой-то принёс.
– Почему ты его не задержал?
– Да зачем же мне его было задерживать?
– Как зачем? Письмо это прислал Чуркин, с требованием двух тысяч рублей.
– Я этого не знал, – ответил перепуганный работник.
– Отчего ты не подал мне письма тотчас же?
– Вы почивать изводили.
– Дурак! Веди заложить лошадей.
– Что ты шумишь, да ругаешься спозаранку? – спросила у фабриканта жена.
– Дура, голосом ещё завоешь, когда смерть на носу висит.
– Какая там смерть, Бог с тобой, успокойся.
– На-ка-сь, читай, от кого письмо получил, – сказал ей Герасимыч, бросая писульку на стол.
Та прочла и настолько перепугалась, что с ней сделалось дурно; насилу придя в себя, она посоветовала своему благоверному выдать требуемые деньги.
– Как бы не так, выдам! Сейчас к становому поеду и представлю ему это письмо; пусть за мной караул нарядят.
– Караул не поможет: слышал, небось, какой он зверь; заткни ему горло-то и жив будешь.
– Ни за что! Сегодня дай две тысячи, а завтра четыре попросит, разорит в корень, только поддайся, – говорил Яков Герасимович, бегая из одного угла комнаты в другой.
– Хозяин, лошади готовы! – доложил дворник.
– Сейчас иду, – ответил его степенство, накидывая на себя пальто-мешок и, простившись с сожительницей, вышел из своих апартаментов и поехал к становому приставу.
– А! кого я вижу! Яков Герасимович, милости прошу, пожалуйте! – сказал его благородие, встречая фабриканта ещё на лестнице.
– Да-с, не в урочное время я к вам, – подавая приставу руку, сказал тот.
– Что, покалечился, знать, кто-нибудь из фабричных?
– Какой там покалечился! Самого, того гляди, убьют: на-те, прочтите, какое я письмецо-то получил.
Пристав прочёл послание, покачал головой, почесал себе за ухом, причмокнул и сказал:
– Чуркин! Да-с, тут надо подумать. Садитесь, да расскажите, когда и от кого вы это письмецо подучили?
Яков Герасимыч рассказал все по порядку, утёр платком катившийся с лица пот и уставил на пристава глаза, в ожидании того, что он на это скажет.
– Да-с, – постукивая пальцами об стол, протянул становой.
– Ну, что вы посоветуете мне делать?
– А вы что думаете?
– Проси он у меня меньше, я бы дал, а то, вишь, сколько заломил – две тысячи!
– Жаден, подлец, – добавил его благородие.
– Нет, вы мне скажите, что делать теперь?
– Ничего; конечно, денег не давать, около дома поставить денных и ночных сторожей, чтобы разбойник не поджог, а самому дома недельку-другую
– Всё это я и без вас знаю; с своей-то стороны чем-нибудь оградите меня!
– Я напишу приказ вашему деревенскому старосте, чтобы он тоже караульных расставил: а если явится опять тот мальчишка, который принёс письмо, задержите его и представьте ко мне.
– А больше ничего?
– Что же я могу сделать? Письмецо-то мне оставьте, я пошлю его к исправнику.
– С удовольствием, возьмите, на что оно мне, – ответил фабрикант и, простившись с приставом, уехал восвояси.
Обитатели деревни Кузяевой, узнав о письме, полученном от Чуркина Яковом Герасимовичем, сильно перетрусили; они предположили, что если фабрикант не заплатит разбойнику контрибуция, то он непременно чем-нибудь отомстит. Всего же более они боялись пожара, который может выпалить всю деревню, а поэтому усилили по ночам караул.
Вслед за тем, на другой или на третий день, тому же становому приставу, проживавшему в Павловском Посаде, почтальон Ключарев подал заказное письмо следующего содержания:
«Г-н Тихомиров, если вы только вытребуете в Павловский Посад какой-нибудь полк, то я вас убью или весь Павловский Посад сожгу, потому, я знаю, что у вас никакой защиты нет. Нас семьдесят человек.
– Черт знает, что такое, никакого смысла нет. Сам я не понимаю: с ума сошёл Чуркин, или только дурачит меня? – сказал его благородие, передавая письмо своему письмоводителю.
– Я также ничего не понимаю. К чему сюда приплетён сюда полк солдат? – пожимая плечами и, делая кислую мину, сказал писарь, возвращая письмо приставу.
– Во всяком случае, как о том, так и об этом письме следует донести исправнику.
– Конечно, донесём, – заключил письмоводитель.
Чуркину должно быть понаскучило блуждать по селениям Богородского уезда. Он, взяв с собою нескольких своих головорезов, отправился с ними через Карповскую волость в Бронницкий уезд, ради взимания контрибуции с местных богачей и фабрикантов. Однажды, находясь в кустах между селениями Речицы и Княгининой, он заметил идущую по дороге девушку, которую, вероятно, нарочно подкарауливал. Остановив её, Чуркин спросил:
– Как тебя зовут, моя милая?
– Ирина Прокофьевна, – отвечала она.
– Куда путь держишь?
– К дяденьке иду, в деревню Княгинину.
– Как его зовут?
– Гаврило Антонович, он фарфоровый завод держит.
– Если я тебя попрошу передать ему от меня письмецо, ты исполнишь мою просьбу?
– Изволь, передам.
– Вот умненькая, за это я тебя поцелую, да какая ты хорошенькая, – обнимая и целуя её, говорил разбойник.
Девушка вырвалась из объятий неизвестного ей человека и бегом пустилась по дороге. Бледная, как полотно, она пришла в дом своего дяди и передала ему письмо, не сказав ему о поцелуе, которым наградил её Чуркин. Фабрикант распечатал письмо, и прочёл его вслух: –