Разбойник Чуркин. Том 1
Шрифт:
– За здоровье атамана! – крикнул тот, подымая стакан над головой.
Все поклонились Чуркину молча; есаул опорожнил стакан и передал его Евсею.
Затем виночерпий, обнеся остальных, выпил и сам.
– Ну, ребята, теперь песенку! – сказал им Чуркин.
– Можно, какую прикажешь?
– Спойте вы мою любимую: «Не шатайся, не валяйся, во полюшке травка», – сказал Чуркин и сам затянул её.
Разбойники подхватили эту песенку, слушателями которой были одни только безмолвные ели, да сосны дремучего леса. Слова песни были самые задушевные, вот начало
Окончив песню, запевала призадумался, из груди его вылетел тяжёлый вздох; чтобы заглушить сердечную грусть свою, он крикнул:
– Евсей! давай вина, потчуй молодцев и мне поднеси.
Вскоре бутыль была опорожнена; разбойники снова разлеглись на траве. Чуркин подозвал к себе поближе Никифора Иванова и сказал ему:
– Ну, говори, что хотел мне сказать, какая там у тебя работа есть?
– Дельце не плохое, казной можно раздобыться.
– А далеко отсюда?
– Нет, в Новой Купавне.
– Кого же ты заметил?
– Кабатчик там есть, Дмитрий Егоров, богач, страсть какой.
– Знаю я его, слыхал, он от моих ребят краденые вещи принимал, идол – каких мало, за рубль гривной только платил. Ты его как знаешь?
– В работниках жил у него, жох такой, хуже перца.
– А богат?
– Денег ворох, золота, да серебра целая шкатулка.
– Куда он её прячет?
– Под бочкой хоронит. Ночью никогда не спит, казну все стережёт, а днём дрыхнет.
– Семья велика у него?
– Нет: дочка Катерина, – девка уж большая, в кабаке торгует, – жена Домна, да ещё приживалка Севастьяновна, вот и все.
– Работника, небось, имеет? – допытывался Чуркин.
– Как же, без него не обходится, а сам, что твой богатырь какой, подкову разгибает.
– Ничего, видали мы этих богатырей, да на тот свет живо отправляли. Вот ещё что, где он спит?
– В сеннице, в десяти саженях позади двора.
– А запирается?
– Нет, так спит.
Допрос этот производился среди мертвого молчания разбойников, которые, притаив дыхание, смотрели на Никифора и ловили каждое его слово. В особенности внимателен был Сергеев; он с какою-то жадностию глотал слова Никифора и как бы от нетерпения ворочался с одного бока на другой. Чуркин, выслушав Никифора, немножко призадумался, вероятно, составляя в уме план, как приступить к совершению злодейства.
– Ну, что ж, Василий Васильич, приказывай, что делать? – обратился к атаману Сергеев.
– Надо дело сделать, вот что думаю: казна наша поистощилась, пополнения требует.
– Когда же скажешь?
– Сегодня, как смеркнется, пожалуй, и в дорогу.
– Надо топор с собою захватить, из пистолета бить днём, да ещё среди деревни, дело не подходящее.
– Верно говоришь. Евсей, сбегай ко мне в дом, да возьми у отца большой топор, он на дворе, в заборе находится.
Евсей вскочил
– Давненько без дела сидим, хотя бы немножко чем позабавиться.
– Беги проворней, нечего по-пустому языком-то болтать, – заметил ему Сергеев.
Разбойники, дождавшись сумерок, снялись с своего урочища и цугом потянулись по направлению к Новой Купавне.
– Топор ты под халат убери, – заметил Чуркин Никифору, – да не теперь: в лесу некому увидать, а после, когда минуем его.
– Разиней-то всё не будь, на всяком месте держи ухо востро, – добавил ещё Сергеев.
Глава 12
Выбравшись из лесу деревни Барской, Никифор повёл разбойников на Новую Купавну не прямой дорогой через Павловский Посад, а окольными путями, чтобы не заходить в селения, лежащие по пути. Расстояние от места, с которого они поднялись, до Купавны было не близкое – вёрст тридцать, если не более. Шли они ускоренным шагом, ради того, чтобы достичь места, где задумали совершить преступление, часам к шести утра, но пришли туда только к семи.
Не доходя версты три до Купавны, они свернули с дороги и через поле вошли в окружавший в то время Купавну лес. Отдохнув несколько минут, Чуркин поднялся на ноги и сказал своим головорезам:
– Ну, братцы, пора и за работу приниматься.
– Раненько немножко: пожалуй, ещё Дмитрий Егоров спать не ложился, он в это время садится только чай пить, заметил Никифор.
– Надо поэтому подождать, а то поспешишь, да людей насмешишь, – добавил Сергеев.
Чуркин начал делать распоряжения, как и кому что делать; одним назначил он идти на убийство, а другим стоять на карауле: с его мнением согласились и прочие.
– Самому тебе, атаман, не нужно показываться, – мы и без тебя управимся, – подожди нас здесь, в лесу; покончим работу, явимся, без добычи не вернёмся.
В половине девятого часа утра, Никифор посоветовал приступить к делу, и разбойники двинулись на страшную работу: двое отправились в сенницу, и двое же вошли через заднюю калитку ворот на двор, и, через полчаса один по одному возвратились в лес к ожидавшему их Чуркину.
В девять часов утра, к злосчастному дому крестьянина Дмитрия Егоровича Третьякова на телеге, наполненной телятами, подъехал какой-то барышник: видя, что его никто не встречает, он сам отворил ворота, ввёл на двор свою лошадку, отпряг её и поставил под навес, подложил ей сенца и не спеша направился в избу.
Едва лишь он переступил порог сеней, глазам его представилась страшная картина: две жертвы злодейства лежали, распростертые на полу, в лужах ещё не застывшей крови. Он с ужасом отскочил назад, выбежал на улицу и закричал «караул!»
Напротив дома Третьякова, у кузницы, сидели два мужичка и о чем-то между собою разговаривали; услыхав казённую песню, они переглянулись и спросили у телятника:
– Чего ты орёшь, знать, спозаранок хватил?
– Караул, братцы, здесь убийство! – продолжал тот, не слушая ничего.