Разбуди меня

Рам Янка

Тетушка что-то готовит на ужин.

— Димочка, может, тебе чего-нибудь особенного хочется?

— Хочется… А можно "хвороста" к чаю. По маминому рецепту?

— Ой, конечно… — радостно. — Это я быстро!

Не знаю куда себя деть от ожидания. Надо же… Ещё три дня назад видеть никого не хотел. А тут…

Веду рукой по лицу.

Точно! Побриться надо.

— Я в душ!

Ой, Танго… — скептически смотрю на себя в зеркало. Ну вот зачем это всё. Ну даже если вдруг… Ты с ней что ночью будешь делать?

Стихи читать, песни петь?

Ну что — я уж и пообщаться с женщиной теперь не могу? — злюсь на себя, плавая из одного состояния в другое.

Я один, она одна. Никто никого не соблазняет и ни на что не рассчитывает.

Могу короче! — решаю я для себя этот вопрос.

С трудом и психами натягиваю на влажную кожу одежду — шорты и спортивную футболку без рукавов.

Упираясь пятками в пол, пытаюсь почувствовать силу в ногах. И немного привстать.

Господи… Как это все ущербно.

Завтра же, клянусь, начну тренировки! Надо хотя бы попытаться.

Подтягиваю к себе кресло. Пересаживаюсь.

Выезжаю из ванной. Хорошо что в свое время сделал ее максимально большой.

На столе стоит ваза с хворостом, электросамовар.

— Дим, к тебе, что ль? — глядя из окна, вытирает руки об фартук тетушка.

— Да. Это моя гостья. Соседка наша новая. Татьяна.

— Я побегу, у меня дел дома… — скидывая поспешно фартук, сбегает тетя Валя.

Смеюсь, качая головой. Все женить меня хочет. Внуки, все дела. Для нее каждая симпатичная женщина — потенциальная невеста. Киру она в глаза не видела, но не одобряет. Потому что… Да в целом, по той же самой причине, что и друзья.

— Проходи…

Забираю гитару с ее места за игровым столиком.

— Вау! — принюхивается она. — Я знаю этот запах!

Стягивает ещё горячий хворост.

И божественно мурлыкая и закатывая глаза, хрустит, подставляя руку, чтобы не крошить.

— Вы, Дмитрий, допрыгаетесь, я за вас замуж выйду! — шутит она. — Разве можно женщину так соблазнять? То в нарды проиграешь, то букет, то хворост! Я же не железная. С огнем играешь! Да-да… — жуёт, облизываясь.

Ухмыляясь, играю перебором ее "Кошку", которую она напевала сегодня.

— "Хотя бы немного молока, и можно быть сильной, а можно быть слабо-о-ой!" — подхватывает.

Татико любила мамин хворост с молоком.

Рука моя замирает.

Сглатываю ком в горле. Не может быть этого! — открыв рот, снова разглядываю ее.

Ну нет… Не может! Или?..

— Я запачкалась? — дёргает настороженно бровью.

Хворост весь в сахарной пудре, и она действительно устряпалась. Но дело то не в этом.

В лицо мне бьёт горячей волной и сердце ускоряется.

— Тати?..

Глава 7 — Друг

— Да, ладно… — падает у нее челюсть. — Нее… Не может быть!

— Может-может, — моргаю ей положительно.

— Митяй?!

Боже ты мой!

Истерично ржу, пытаясь отыскать в ее чертах хоть намек на Тати. Ну другой же человек.

— Я, да, — киваю ей.

— Ты где это тело взял?! — поднимает она брови, — в качалке спер?

— Там же, где и ты свое!

— Боже-Боже!! — рдея обмахивает руками лицо. — Предупреждать же надо! Я чуть не влюбилась!

— Ну иди, обнимемся, что ли? — распахиваю руки.

Она подходит, пытаюсь обнять, но чертово кресло…

Не церемонясь, садится ко мне на колени и стискивает.

— Господи… Я уж думала никогда не встретимся!

Обнявшись и замерев, молчим.

Обнимая мое лицо ладонями, разворачивает к себе. И дотошно рассматривает.

— Лицо тоже украл? Хотя нет, смотри-ка ты… Родинка осталась! — ведёт пальцем над губой, вынуждая меня улыбаться. — Почему ты темный??

— Не знаю… Потемнели… Годам к четырнадцати может.

— А я тебя искала по сетям! Литвиных этих… море. Искала блондина тощего. А ты… трындец!

— А у меня аватарка — на лице балаклава.

А ещё камуфляжные штаны.

И прокачанный торс.

Повыебываться — наше всё, да, Танго?

Надо сменить, вообще-то не пацан уже.

И если искала дрища блондина, то я последний, на кого бы подумала, да.

— А я тоже искал. Фамилию даже выведал — Арданиани Татико.

— Так это бабушкина, не моя.

— Ну, в общем, безуспешно, — пожимаю плечами.

— Черт! Митяй! — снова обнимается. — Мне словно опять десять…

— И мы пиздячек получили за кота?

— Аха-ха-ха! — закатывается.

И вот по хохоту сразу всекаюсь, что Тати!

— Круто было, да! И кроме бабушкиного прута, никаких тебе неприятностей, — мечтательно вздыхает она.

— Прут, сука, был чувствительный!

И теперь я разворачиваю ее лицо за щеки к себе, с упоением вглядываясь в каждую черту. Веду подушечкой большого пальца по едва заметным веснушкам.

— И как я сразу не врубился, что ты. После проводов обязан был! И обезьянка эта ещё твоя… вот я тупой!

Ты куда свой нос дела? Это чужой!

— Сломала! Собрали обратно так, как собрали! — закатывает глаза. — Лицевой хирург счёл тогда, что девочке ни к чему горбинка.

— А щербинка между зубами?

— О-о-о! Мой огород во рту спасали брекетами и пластиной. Несколько лет мучилась.

— Ладно! Сиськи у кого отжала?

И мы снова ржем в голос.

Встает с моих колен.

С сожалением отпускаю.

Хозяйничая, достает бокалы и вино.

— Рассказывай давай! — требует у меня, жуя в процессе хворост.