Разбудить бога

Янковский Дмитрий Валентинович

Взвыть захотелось. Я не удержался и взвыл, используя вместо луны нарисованное на стене солнце.

— Саня, ты чего? — вытаращился Бабуин.

— Ничего, — Я улегся на спину и уставился в потолок. — Превращаюсь в оборотня.

Тепло от красных ламп действовало успокаивающе. Я зажмурился и снова завыл.

Глава 8

ДВА СТВОЛА

Ненавижу просыпаться от яркого света. Особенно с похмелья. Вообще просыпаться ненавижу в последнее время. А в этот раз было особенно тяжело — день за окном хоть и пасмурный, но глаза так и ломило от света. Похоже, Катька нарочно не задвинула жалюзи, чтобы таким садистским способом привести меня в чувство. Она это может. Она ненавидит слабость, чем бы та ни была вызвана. Катька ведь у нас сильная.

На мне была помятая рубашка и брюки — видимо, раздеться ночью уже не смог. Давненько так нажираться не приходилось. Кряхтя и тихонько ругаясь, я поднялся с кровати, ощущая себя начинающим космонавтом после испытания на центрифуге. Вообще-то с текилы такого похмелья не бывает — проверено. С текилы наутро наступает расслабленность, милая и беззаботная, как летний ветерок, шуршащий за окном в липах. Но мы с Бабуином закончили уже не текилой. Память выдавала воспоминания смутными урывками, но вроде бы после трех часов ночи текилу давать перестали и мы перешли на водку. Водка была спонсорская, на таких мероприятиях другой не бывает, а дареному коню... Не пойму только, какой прок спонсорам с подобной проставы, если я не то что марку водки не помню, а не помню даже, с кем мы ее допивали. Девки какие-то к нам подрулили, кажется. Катька вроде кого-то топила в бассейне. В общем, было что надо. Под конец — это я помнил отчетливо — мы с Бабуином ползали по танцполу на карачках и выли, как волки. Бабуин укусил за ногу модную теннисистку, она пыталась возмутиться, но ее уволокли охранники. Ну кто такая теннисистка? Сегодня одна, завтра другая. А Бабуин, он — вечный. Его обижать нельзя. Ему, может, одна только радость и осталась в жизни — укусить кого-нибудь за ногу.

Я толкнул дверь спальни и босиком проковылял в гостиную. Рана на спине неприятно саднила, внутренняя поверхность черепа болезненно ныла на каждом шагу, а в мозгу пульсировали какие-то плотные участки. Телевизор работал без звука, значит, Катька его недавно смотрела. Я начал искать ее по следам. Стакан недопитого тоника нашелся на кухне с пятнышком темной помады на краешке. Запах дезодоранта обнаружился в ванной. Только что вымытые фрукты оказались в тарелке, еще блестящие капельками воды. Затем я додумался взять мобильник и позвонить. Длинные гудки.

— Проснулся? — раздался Катькин голос в трубке.

— Да. Ты где?

— По дороге в аэропорт. Я позвонила Ковачу и согласилась на гастроли.

Мне снова захотелось завыть, но я удержался.

— Могла бы хоть попрощаться! — грустно сказал я.

— Ты спал, Саш, я вчера поняла, что мне обязательно надо ехать. Это как у летчиков, знаешь. Если не летать пару месяцев, то неба уже не видать. Все. Будет полная потеря квалификации. А я скисла, честно признаюсь. Но так нельзя. Кроме того, что все вокруг уроды, мне ничего петь не мешает. Но твоя Зинаида права — уроды не все. И я буду петь.

— Ты права, — ответил я. — Но я бы мог поехать с тобой.

— Нет. Мне надо с этим самой разобраться. Это для меня очень важно. К тому же у тебя тоже осталось важное дело.

— С этим делом справятся ребята Эдика.

— Хорошо, если так, — ответила Катька.

Я вздохнул и спросил:

— Кого ты вчера топила в бассейне?

— Забей. Сучка одна к тебе клеилась по пьяному делу.

— И каков результат?

— Она выжила, — усмехнулась Катька. — Ты там не вешай нос без меня, ладно?

— Попробую. Но кастинг я один проводить не буду.

— Зря. Откровенных бы уродов отсеял, мне потом легче было бы. И время идет.

— Ладно, с уродами разберусь. Ты надолго?

— На неделю. Максу звони, ему будет приятно тебя услышать.

— Хорошо.

— Ну ладно. Целую. — Катька звучно чмокнула. — Обещаю звонить каждый день.

— Я настрою приемник, чтобы слышать твой голос, — ответил я нашей кодовой фразой, но она уже не услышала, положила трубку.

Это была фраза из ее песни. Я часто повторял ее год назад, во времена Катькиных бурных гастролей. Тогда на любой волне можно было услышать песню «Расстояния», она и до сих пор еще не совсем вышла из моды. Воспоминание о тех днях яркой вспышкой озарило память, и я вдруг понял, что тогда мы были намного счастливее, чем теперь. Но, может, что-то можно вернуть?

«Нельзя, — жестко ответил я сам себе, — В одну реку не входят дважды».

Я плюхнулся на диван, и снова стало тоскливо. По телевизору рекламировали очередное средство для похудания. Я порадовался, что Катька перед отъездом выключила звук. Но даже без звука было жалко актеров, которых снимают сначала худыми, а затем непомерно раскармливают, чтобы показать фотографии в обратном порядке. Потом пошла реклама нового японского внедорожника. Следом реклама пива. За ней реклама снятия порчи. Особенно мило выглядела на экране строчка о письменной гарантии отворота. Под конец крупная надпись: «Результат — от полного безразличия до сильнейшего отвращения между любовниками».

«Во как, — подумал я. — Написано, как отрезано».

Показали рекламу гомеопатического средства. В голове мелькнула мысль составить словарик действительного значения терминов на телеэкране. В голове от похмелья было тяжело, но мысль в воспаленном мозгу засела устойчиво, и я принялся скрипеть мозгами, составляя фразы.

— На букву «Г», — сказал я вслух. — Гомеопатия — способ заставить больного купить меньшую дозу лекарства за большие деньги. На букву «Р». Реклама — основная телевизионная передача, изредка перемежающаяся сериалами.

«Циником становлюсь, — мелькнула мысль. — И передергиваю. Если с гомеопатией в точку, то с рекламой погорячился. Реально она не занимает львиную долю эфирного времени. И перемежается не только сериалами. Хотя... Чем еще? Фильмами? Так фильмы тоже уже стали рекламными. Рекламируют российскую армию, или американскую мечту о всеобщей демократии, или нужное мировоззрение. Даже новости стали рекламными, черт бы их побрал! Не такое уж дурацкое я придумал определение. К сожалению».

От мыслительных усилий голова разболелась сильнее прежнего. Переборов свою извечную нелюбовь к опохмелке, я встал и поплелся к бару. В глазах от одурения уже начинало двоиться. Открыв бар, я уныло осмотрел имеющиеся бутылки, выбрал джин, наплескал полстакана. Смотреть на спиртное было тошнотно, но я взял себя в руки и опрокинул жгучую жидкость в рот. Меня чуть не вырвало, но уже через полминуты стало полегче. Я вспомнил, как Брюс Виллис в «Крепком орешке» поджимал пальцы ног, чтобы избавиться от усталости, но от похмелья это не особенно помогло. Джин лучше.

Вернувшись на диван, я набрал номер Бабуина.

— Привет, — сказал я, когда тот поднял трубку. — Как ты?

— Хуже еще не было, — почти простонал Бабуин. — Мало того что бодун редкий, так еще какая-то падла...

— Что такое? — полюбопытствовал я, предвкушая пикантные подробности.

— Когда вы с Катькой уехали, я еще продолжал веселиться. Ну на улице уже. Понравилось мне выть и ползать на четвереньках, короче. А там еще снег. Прикольно — следы остаются. И прикинь, какой-то пьяный мудак из гостей с криком «Оборотень!» пальнул мне в рожу из газового пистолета.