Раздел имущества
Шрифт:
Когда Руперт ушел и Поузи осталась в баре в одиночестве, с ней любезно заговаривали, она отвечала, но настоящего разговора не получалось, да ей и не хотелось его завязывать. Она увидела, как вошел Кип, заказала колу и села в конце ряда у стойки бара. Поузи могла бы с ним поговорить, но не стала этого делать: она знала, что была не очень вежлива с Кипом; ей казалось, что она злилась из-за существования Гарри и новой жены отца, но вины Кипа в этом не было. Она не могла себя заставить подойти к нему или еще раз съездить в больницу, что, как ей казалось, она должна была сделать.
Настроение, в котором она находилась — перепады от горя к пассивному восприятию неизбежности ожидания в этом отеле, — устраивало ее. Все, что она могла делать, — это сидеть, покуривая, в приятном альпийском убежище, и у нее возникло чувство анонимности и свободы, которое ощущают отпускники, несмотря на то что это был не отпуск, а печальное семейное событие. Сделав над собой усилие, чтобы не думать о собственном положении, она направила все внимание на внешний мир и не могла не заметить приятного на вид мужчину, сидевшего рядом с ней и читавшего газету, которую он взял из газетной подставки.
Глядя на него, Поузи ощутила странное смятение, совершенно неожиданно представив себе, как она прижимается губами к этому смуглому горлу, в том месте, где воротник рубашки расстегнут, где должен биться пульс, и чувствует биение его жизни. Ее передернуло: она представила себя в образе вампира. Неужели она глазела на него? Темные глаза мужчины встретили ее голубые; она сразу же перевела взгляд на свои туфли, чувствуя, что у нее захватило дух от неподходящих мыслей, которые одолевали ее в этот момент. Хотя, вероятно, это как-то было связано с ее переживаниями об отце — биение жизни, жизненные силы, ведь так? Смерть и… вот это было связано меж собой, все это в духе Томаса Манна, в духе самой природы.
Несмотря на угрызения совести, Поузи улыбнулась. Он вежливо кивнул в ответ и снова углубился в газету, вероятно предвидя неизбежность разговора о погоде, но потом снова поднял глаза и заметил ее пустой бокал.
— Хотите чего-нибудь? Я как раз собирался заказать себе коньяк, — сказал он по-французски.
«Он удивительно красив», — думала Поузи.
— Non, merci[54], — ответила она.
— Бренди? — повторил он по-английски. — Пожалуйста, разрешите мне.
— Ну хорошо, спасибо, — изменила свое решение Поузи, понимая, что этот обмен простыми репликами, классический случай заигрывания, вовлекает ее в разговор и задерживает здесь, в баре, хотя она смертельно устала за день и, к тому же, всю ночь провела за рулем. Он сходил к бару и вернулся с коньяком, налитым в два больших бокала.
— Меня зовут Эмиль Аббу, — улыбнулся красавец. Его квадратная челюсть каким-то образом гармонировала с изящной линией бровей, ресницами, подбородком с ямочкой, прикрытым бородкой, которая оставляла заметными губы, обнажавшие, когда он улыбался, поразительно белоснежные зубы. Она не
— А я Поузи, — сказала она.
— Anglaise ои americaine?[55]
— Англичанка.
Уж она точно не собиралась продираться сквозь французский. Поузи отметила, что он хорошо говорил по-английски, даже акцент был почти незаметен.
— Я так и подумал. Я только что читал речь вашего премьер-министра, такую льстивую в его проамериканских словоизлияниях. Вы так не считаете? Вам не кажется, что он льстит американцам? Лакей американского президента, хвастун и лжец?
— Полагаю, это так, — согласилась с ним Поузи. — Я перестала интересоваться политикой. Политики ужасно скучны.
Хотя в ее привычки не входило снимать мужчин в барах, ей вдруг сразу пришло в голову, как будто из генетического опыта, что поскольку им требуется так много слов и так много времени на разговоры о политике, прежде чем они достигнут необходимой стадии дружеских отношений, подогреваемых алкоголем, необходимого чувства товарищества, влечения друг к другу и согласия, которые могли бы в дальнейшем привести их к продолжению — или же не привести, — то это всего лишь инкубационный период, и они могут с таким же успехом поговорить и о политике, но все это сводится к известному развитию отношений. Однако в политике она была не сильна. Например, кто является премьер-министром Франции? Она вдруг поняла, что ничего об этом не знает.
— Вы приехали только сегодня? — спросила она.
— Да, всего полчаса назад.
— Катаетесь завтра?
— Нет. А вы?
— Вероятно, нет. На самом деле я не такая уж лыжница, — призналась Поузи. — Последний раз я каталась несколько лет назад, в Валь-Д’Изер, и в первый же день расшибла колено. Нет, я здесь по делам. С братом, — прибавила она на тот случай, если он видел Руперта.
— Как раз мой случай. «Непредвиденные дела». К счастью, я приехал вовремя и успел к обеду, который немного примирил меня с необходимостью провести несколько дней в Альпах. Здесь очень хороший стол.
— Ну, вы, должно быть, настоящий француз: мы уже обсуждаем кухню, — заметила Поузи. Его английский был настолько хорош, и настолько незаметным был акцент, что она подумала, что он, наверное, вовсе и не француз, а какой-нибудь шейх. Шейхи всегда хорошо образованы, обычно они заканчивают Оксфорд, Кембридж или Гарвард, правда пока что она не была знакома ни с одним шейхом.
— Мы можем перейти на другие темы. Легко заметить, что вы — самая красивая девушка в этом зале.
— Вы же не ждете, что я стану обсуждать с вами, как я выгляжу?
— Нет, конечно, нет. Впрочем, женская красота — еще одна тема, которая интересует французов.
— Мы, английские девушки, очень ревниво относимся к французским девушкам, все они такие красивые и шикарные!
— Разве вы не считаете их чересчур худыми, расчетливыми и сдержанными?
— Ну, англичанин ни в коем случае не стал бы описывать, как выглядит та или иная девушка, сдержанно или наоборот. Обычно английские мужчины не замечают, что носят женщины.
— Тогда в этом и состоит национальное различие, — ответил Эмиль.