Раздел имущества
Шрифт:
Жеральдин не отступала от Эми и настойчиво представляла ее каждому гостю, как мамаша Викторианской эпохи, или это только казалось Эми, которой хотелось забиться в уголок и поговорить с Кипом. Ей не нравилось быть центром вечеринки. Она отдавала себе отчет в том, что в представлении французов или, возможно, исходя из их опыта, богатая американская девушка была стереотипом и ее кричащая вульгарность искупалась добродушием и деньгами, и Эми немного боялась, что она оправдает их ожидания. Но каждый новый француз был еще более обходителен, чем предыдущий, и некоторые приглашали ее к себе в ch^ateau, загородные дома и излюбленные поездки на природу. Эми, которой не хотелось уезжать из Парижа, была вынуждена принять некоторые приглашения — не то чтобы она
Эми заметила, что, представляя англичан, Жеральдин каждый раз предваряла свое представление словами «nos amis les Angles[167]», но говорила это таким тоном, что было понятно, что англичан здесь любят еще меньше, чем американцев. Но Жеральдин казалась искренне довольной тем, что может познакомить друг с другом таких выдающихся литературных деятелей, как Эстель д’Аржель и Робин Крамли. Слава последнего была ей известна: в ее цепкой памяти хранились имена людей с фотографий, помещаемых на первых страницах «Вог» или «Л’Офисьель», на которых красовались гости модных парижских вечеринок, особенно связанных с миром моды. Эми находила странным, что хорошо одетые французы, по-видимому, посещают бесконечные вереницы коммерческих парфюмерных мероприятий, посвященных выпуску в свет «Myst`ere», le nouveau parfume de…[168] Или они толпой шли покупать бриллианты! Она побывала на одной такой вечеринке на Вандомской площади. Эми была поражена тем, что Жеральдин могла подумать, что она собирается купить бриллиант, но она сделала пожертвование в 250 долларов, которое пошло на сохранение старых ветряных мельниц, — вполне хороший повод, оправдавший это мероприятие.
Эстель и господин Крамли вполне могли встретиться в великом мире литературы, но этого не случилось. Ни один из них не признался в том, что знает другого, хоть они и улыбнулись друг другу.
— Конечно, я не читала ни одного его слова, — сказала позже Эстель. — Un Anglais et un poet?[169]
Робин, хотя и пробормотал: «Какая честь, мадам», тоже казался безнадежно отстраненным. Их разделяло огромное расстояние — национальность, жанр и пол, ведь мужчины-писатели не часто читают произведения своих соратниц по перу. Бедняжки осуждены на то, чтобы бороться за существование в кильватере мужчин, несущихся к славе, как гоночные яхты, а поэты никогда не читают прозы, и наоборот. Само собой разумеется, что романы Эстель никогда не переводились на английский язык, хотя пылкие последователи Робина переводили его стихи на французский и посылали их во французские газеты, которые их время от времени и публиковали.
Эмиль и Робин Крамли были рады увидеть друг друга снова. Они обменялись поцелуями в щеку и похлопали друг друга по плечам, что показалось Эми странным для мужчин, и уж, конечно, не английским поведением, что бы ни входило в обычай французов или итальянцев; те, судя по их фильмам, которые видела Эми, целовали друг друга при встрече.
— Эмиль, дорогой мой! Как я рад вас видеть, хоть все мы одеты по-городскому, alors[170], как вы бы сказали, и с Эми тоже произошла метаморфоза: из альпийского духа она превратилась в это создание mondaine[171], которое мы видим здесь! Здравствуйте! Откровенно говоря, так замечательно быть en ville[172] — помните нашу аварию в снегу? — теперь я понимаю, что мы могли погибнуть: целая куча народу, зимой, во рву у обочины дороги, замерзшие, могло случиться что угодно!
— Крамли, вы прекрасно выглядите! Когда вы приехали?
— Вчера. Да-да, у меня действительно все хорошо. Более теплый климат Парижа мне очень подходит, — согласился Роберт. Казалось, он излучает любовь ко всем французам вообще и добродушие городского жителя. — Посмотрите на Эми, ну разве она не выглядит «опариженной»?
Да,
Однако часто приходится слышать, что эти наследницы всегда своенравны, несчастливы, всем недовольны, поэтому хорошо, для собственного его спокойствия, что Крамли не упорствовал в своих намерениях. Тем не менее, глядя на Эми, Эмиль не обнаружил у нее подобных признаков. Он постарался стряхнуть с себя мечтательное настроение — ему было о чем задуматься: утомительное поведение Виктуар, которое, по его мнению, она должна была преодолеть, и начало международного инцидента, который надо было улаживать в прессе. Но наступил момент, когда вежливость обязывала его заговорить и с самой наследницей.
— Вам нравится в Париже? Как вы проводите время?
Она спокойно улыбнулась.
— По вторникам, средам и пятницам беру уроки французского; во вторник и четверг — занятия кулинарией; каждый день после обеда экскурсии по городу; музеи — самые разные, во все дни, кроме вторника; прогулка от пяти до шести… Вот думаю, не начать ли брать уроки игры на пианино, — сказала Эми, только отчасти вкладывая в это предложение шутливый смысл.
— Ваша жизнь похожа на оперу, на ее первый акт, в котором jeune fille[173] делает прическу, берет несколько уроков музыки, учит несколько слов по-французски. На таких девушках обычно хотят жениться молодые люди.
— Это не про меня, — заметила Эми.
— В чем же тогда состоит цель всех этих усилий?
Эми удивилась. Разве самоусовершенствование — не самодостаточная цель?
— Ну, в том, чтобы стать лучше. Каждый день и во всем, в чем возможно. Это американская идея-фикс. — Она намеренно бросила ему это ужасное слово на букву «а», которое, как она давно уже подметила, действовало на него как чеснок на вампира. Но он не дрогнул.
— Не кажется ли вам ваш проект самоусовершенствования слишком эгоистичным? Вам не нужны совершенные мускулы брюшного пресса и знания p^atisserie[174] в полном объеме? Большинству людей приходится учиться жить с собственными недостатками или работать над ними по выходным.
— Накачанные.
— Что?
— Человека, имеющего совершенную мускулатуру, мы называем накачанным.
— Да. Это американская зацикленность на себе. И из-за этого ускользает суть.
— Ну да, как же. Мы, американцы, все время упускаем суть. Теперь я это понимаю. — Ее ироничный тон убеждал в обратном. — Во всяком случае, я это делаю не для себя, — добавила она.
— Тогда для кого же?
— Для других. Это жест сотрудничества по отношению ко всему миру — быть как можно более информированным и компетентным.
— Это просто тщеславие, замаскированное протестантской добродетелью.
— Многие религиозные учения включают в себя физические достижения: пост, стойку на голове, самобичевание, — сказала Эми. — Или преодоление себя, как в моей религии.
— Религия своего «эго».
Его высказывания были почти невыносимо менторскими, но в этот раз она почувствовала, по крайней мере, что он старается проявлять дружелюбие, просто пока не знает, как это сделать.
Робина Крамли представили Памеле Венн. По правде говоря, Памела была гораздо ближе к нему по возрасту, чем ее дочь, но он об этом не раздумывал. Хорошо выглядевшая женщина — пример того, как потом будет выглядеть Поузи.