Разделенный человек
Шрифт:
Таким образом, перед нами социальный роман в настоящем смысле – не повествование о борьбе идей, а художественное исследование о том, как человек с тонким чувством и парадоксальным умом становится членом общества, отрекаясь от прежнего остроумия и проходя через бытийные и инобытийные миры. Это не просто фантастический или мистический роман, эксплуатирующий тему раздвоения, сюжет Джекила и Хайда, здесь есть еще и мощный эротический элемент: страницы, посвященные сексуальным опытам, запомнятся любому читателю. И речь пойдет уже не о страсти и интриге: разворачивается нечто подобное древнегреческой трагедии, где есть преступное дерзновение (гибрис) героя и возмездие завистливых богов – «зависть богов», как говорил Аристотель в «Метафизике», только в данном
Разделенный человек
Посвящается А. в благодарность за то, что она Т.
1. Неудачная свадьба. 1921
Виктор отказался от невесты перед алтарем! Никакие объяснения не могли успокоить возмущенное такой жестокостью собравшееся в ризнице общество. Мне, шаферу, следовало бы видеть все лучше других, но, как ни близок я был прежде с Виктором, его отказ застал врасплох и меня тоже. Правда, мне давно мерещилась в нем какая-то странность, но до той самой его спокойной и сокрушительной реплики, после которой он спрятал кольцо в карман, я не заподозрил ничего серьезного.
Джеймс Виктор Кадоган-Смит, известный впоследствии просто как Виктор Смит, представлялся образцовым женихом. Сын успешного колониального чиновника, собственными силами пробившегося из самых низов и недавно получившего рыцарское звание. Их родовым именем было скромное «Смит», пока отец Виктора не взял в жены единственную наследницу более аристократического семейства и не присоединил к своему имени – имя жены.
Новоиспеченный «Кадоган-Смит» уверял друзей, что согласился на это прежде всего, чтобы угодить тестю. Впрочем, много лет спустя он говаривал: «В мое время снобизм был бессознательным».
Его сын Виктор родился в 1890 году. Женихом он стал в тридцать один и, несомненно, выглядел подарком для любой девицы. Увидев его в свадебном наряде, никто не удержался бы от заезженного: «С головы до пят джентльмен!» Его финансовое положение было замечательным. Он уже стал младшим партнером крупной судовладельческой компании и заслужил репутацию одного из самых блестящих в городе молодых предпринимателей. Виктор вернулся с Великой войны, как тогда говорили, цел и невредим, да еще с Военным крестом, и в краткий послевоенный период надежд, казалось бы, твердо мог надеяться на прекрасную деловую карьеру в оправляющейся после войны экономике. Все это должна была увенчать его женитьба на очаровательной дочери старшего партнера предприятия.
Церемония была задумана соответствующая. Единственное, что, боюсь, не вполне гармонировало с общим настроем, это я, шафер. Приглашение Виктора мне безмерно польстило, и все же я невольно удивлялся, почему он не поручил эту честь кому-либо из своих многочисленных более презентабельных друзей. Судя по его последующим поступкам, можно догадаться, что он сожалел о таком выборе. Я, безусловно, не вписывался в картину блестящего венчания, и сердце мое чуяло неладное с того момента, как мне пришлось брать напрокат фрак. Виктор не нашел во мне умелого распорядителя – все, что я устроил, ему пришлось переустраивать. Я, конечно, знал, что под настроение Виктор питает почти болезненную страсть к благопристойности, и все же удивлялся и изнемогал под бесконечно скрупулезными придирками к каждой детали одежды и каждому пункту в расписании медового месяца.
В церкви статный Виктор в безупречном наряде словно воплощал идеальный образ жениха, а Эдит, несомненно, восхищала собрание в качестве идеальной невесты, так она «ослепляла» (увы, это слово оказалось убийственно точным) и так роскошно была одета.
Помнится, я изрядно удивился, когда жених вдруг недоуменно почесал в затылке и принялся озираться с откровенным любопытством, совершенно неподходящим к случаю. И, пожалуй, было не совсем прилично уставиться вдруг на стоящее рядом прекрасное существо, но, думается, все охотно его простили, ведь лицо его выражало такую нежность. Помню, я заметил, что его веки, обычно чуть приспущенные, так что выражением он напоминал дремлющего плененного льва, вдруг широко открылись. В голубых глазах застыло оживление и – теплота, какой я прежде в них не видел. Вот, подумал я, какова сила любви! Но едва эта фраза сложилась у меня в голове, как Виктор прервал торжественный речитатив пастора, проговорив нежно, однако с несвойственной ему решимостью:
– Эдит, мы не должны этого делать. Я… я только теперь очнулся и ясно вижу, что я не подхожу тебе, а ты – мне.
Минуту длилось молчание. Невеста смотрела на жениха взглядом испуганной оленихи, а потом, сдавшись, бросилась в объятия отца. Виктор, выразив раскаяние и намерение объясниться, прошел в ризницу, куда за ним отправились разгневанные гости, я и его сокрушенный отчаянием отец.
Едва дверь закрылась, отец невесты с негодованием обрушился на Виктора, обвиняя в нарушении слова. Мать пыталась утешить девушку. Сама Эдит, естественно, рыдала, но сквозь слезы смотрела на Виктора с таким завороженным ужасом, что я даже оглянулся в поисках его причины. Обновленный Виктор взял весьма неловкую ситуацию в свои руки. Правда, он оттягивал воротничок и утирал лоб, но в остальном как будто вполне владел собой. Он устремлял на каждого по очереди удивительно острый, взволнованный взгляд, словно все мы переменились и ему приходилось оценивать нас заново. Властным тоном, заставившим всех умолкнуть, он произнес:
– Выслушайте меня! Я понимаю, что того, что натворил, исправить уже не сумею, но что смогу, сделаю. Так или иначе, попробую объясниться. Стоя там в этом дурацком наряде, слушая пастора, я… ну, я уже сказал, что как будто очнулся от сна и увидел Эдит и себя такими, какие мы есть: я – безмозглый молодой сноб, а Эдит… что ж, смотреть на нее приятно, и даже очень, – он горестно улыбнулся девушке, – и более того, под слоями условностей в ней сохранилась честность и чувствительность, и этого даже слишком много для меня, сонного молодого сноба. Пока я спал, мне и вправду казалось, что я влюблен в тебя, но это было не так ни тогда, ни тем более теперь. – Он смотрел на Эдит и лицо его исказилось от боли при словах: – Боже, как все запутано. Эдит, я знаю, что причинил тебе страшное зло, но тем самым я спас тебя от худшего – от брака с беспробудным снобом.
Никто и не подозревал, что Виктор способен так говорить. Вернее, никто, кроме меня. Случившееся сильно удивило и меня, но я видел в нем связь с кое-какими событиями прошлого, особенно когда Виктор повернулся ко мне со своей особенной улыбкой. Это была кривоватая улыбка, наполовину насмешливая, хотя в целом дружеская – в старину я видел в ней настоящего Виктора, но в последнее время не замечал ее вовсе. Улыбка растворилась в серьезном и ровном взгляде, с которым он обратился к обществу:
– Вот Гарри, может быть, понимает отчасти, о чем я говорю.
Этими словами он переключил на меня внимание троих родителей, и я почувствовал, что в скандальном поступке Виктора винят меня. Отец Виктора взглянул на сына, затем на меня, и его взгляд яснее всяких слов говорил: «Мальчик мой, зачем ты связался с этим типом? Он не нашего круга. И посмотри, до чего он тебя довел!» В этот момент Эдит нарушила сцену, взмолившись, чтобы родители увезли ее домой.
2. Начало жизни Виктора. С 1890 по 1912
В тот же вечер, пока я, складывая в номере отеля взятый напрокат костюм, гадал, как разберется Виктор с родителями невесты, вошел он сам, одетый в старый твидовый пиджак и мягкие брюки. Бросившись в глубокое кресло, он заговорил: