Раздолбаи. (Работа по специальности)
Шрифт:
– Ты ж у него только что был, – сказал Ромка.
– Мало ли что… – уклончиво молвил Лёша. – Ты молодой, ты этого не поймёшь… Недобрал, понимаешь?
– Недоперепил, – сказал Ромка.
– Ой, ну Ромка! – подобострастно восхитился Лёша и закашлял, засмеялся. – Ну скажет же!.. Слушай, тебе ж вот этот камушек… – Лёша указал на ближайшую глыбу, имеющую вид узла со спрятанными хвостиками. – …сломать – раз плюнуть! Тюк – и все дела! А? – Лёша с надеждой уставился на бесчувственного Ромку.
Тот, кажется, даже и не слушал.
–
– Кто?
– Да Вася со своими…
Лёша Баптист жалостливо скривился и долго смотрел на Ромку, укоризненно качая головой.
– Вот ты с ним дружишь, – назидательно проговорил он. – Фартуки кроить помогаешь… Лучше бы за Ликой за своей приглядывал. Смотри! Пока ты с ментом трубы на стороне курочишь, она тебе такой фартук скроит…
– А вот интересно, – проговорил вдруг Ромка, как бы не услышав последних слов Лёши Баптиста. – На четыре тюбика твоя завалинка потянет?
– Э! Э! – встревожился тот. – Ты это… Ты так не шути!.. Ты… Но штаны у тебя, конечно, блеск! – поспешно сменил он тему. – Из чего ж ты их сделал, не пойму…
Ромка досадливо шевельнул высокой бровью.
– У малого кольца, знаешь, такая рогулька есть, в чехле, – небрежно объяснил он. – Так это чехол… – Он озабоченно провёл ладонями по бёдрам. – Только вот ужимаются сразу, как снимешь, – сокрушённо сообщил он. – Приходится на ночь их снова на рогульку натягивать…
– Так они ж к ней опять прирастут! – усомнился Лёша.
– Не прирастут, – успокоил Ромка. – Кабель-то я отрезал…
– Ловко… – Лёша в восхищении покрутил головой. – А Вася – он вон туда пошёл, вон за тот угол… Ты ему покажись. Обязательно. Штаны-то, а? Ни у кого таких нет!
– Да он уж вчера их видел… – равнодушно сказал Ромка и поволок ноги в указанном направлении.
Лёша Баптист дождался, когда он скроется, и с облегчением перевёл дух.
– Ишь… – пробормотал он, ревниво оглаживая насиженную глыбу. – Завалинку ему… Я тебе дам завалинку…
– Дьот? Дьот? (Пойдёт?) – с трепетом допытывался разведчик.
– Дьот, – сказал Василий. – Как раз то самое, что надо. Считай, что тюбик ты себе уже заработал.
Открытая разведчиком глыба напоминала выбеленный дождями череп доисторического чудовища с мощным наростом на затылке. Василий хмурясь обошёл её кругом, оглаживая выступы, как это делал непревзойдённый Ромка, когда собирался ломать на спор такое, к чему никто и подступиться не решался.
– Так… – проговорил наконец Василий, останавливаясь. – Выступ-то мы, конечно, сколем… А дальше?
Он обошёл глыбу ещё раз и, поколебавшись, скомандовал:
– Кувалдометр!
Телескоп пронзительно перевёл, хотя никакого перевода не требовалось – слово было знакомо каждому. Возбуждённо чирикая и немилосердно мешая друг другу, лупоглазые помощники подтащили тот штырь, что покороче да поувесистей,
– Никого с той стороны не осталось? – строго осведомился Василий. – Па-берегись!
Он откачнулся и, хакнув, как при рубке дров, ударил снизу. Глыба треснула – ровно выстрелила, и выступ, распавшись надвое, тяжко упал на покрытие. Лупоглазые кинулись на обломки и поволокли их в сторону. У кого-то в шестипалой лапке оказался осколок помельче, которым он немедленно начал молотить по одному из кусков. Ничего хорошего, правда, из этого не вышло – после второго удара хрупкое рубило рассыпалось в мелкую крошку.
Василий стоял перед выпуклым сколом и озадаченно чесал в затылке. Ясно было, что в эту точку бить можно до вечера – толку не будет. Цвет скола был белесоватый без никаких тебе радужных переливов (первый признак того, что чуть глубже располагается так называемая напряжёнка). Василий покружил около глыбы, трогая и обстукивая выступы, но так и не понял, где же она, зараза, может прятаться. Звук везде был глухой, поверхность – матовая, белёсая.
Ну что ж! Если не знаешь, откуда начинать, долби сверху. Первое правило, когда имеешь дело с такими вот громадами. Василий прислонил кувалдометр к глыбе и полез наверх. Наверху тоже ничего глаз не радовало – череп и череп.
– Ломограф!
Приняв длинный заострённый штырь, Василий примерился и ударил. Похожий на матовое стекло материал кололся чуть лучше бетона.
«А, ладно! – решил Василий. – Не раскусим – так продолбим! В армии стены вон вручную сносили – и то ничего…»
Хакая, он вгонял лом в неподатливый утёс, в фартук били осколки. Притихшие лупоглазы сидели внизу на корточках и встревоженно следили за единоборством Василия с глыбой.
«Конечно! – стискивая зубы, думал он. – Любой из вас так: не поддаётся – значит и чёрт с ней… Дедок говорит – одичали… Конечно, одичаешь, если упорства нету… А мы вот не так!.. Мы по-другому!.. Не поддаётся – а мы всё равно долбим!.. И будем долбить, пока не поддастся!..»
Из-за скруглённого угла бледно-золотистой опоры, высматривая, видать, глыбу полегче, вышел розовый седенький дедок Сократыч. Остановился и, чуть запрокинув голову, с восхищением стал наблюдать за титаном в фартуке.
– Доброе утро, Василий, – вежливо проговорил он. – Знаете, я, конечно, не скульптор, но будь я скульптором, то лучшей бы модели не пожелал. Вам в Петергофе место, право слово.
Василий ударил ещё раз и остановился передохнуть.
– Здорово, Сократыч, – сказал он. – Там у меня возле дома два камушка – как раз для тебя. Тюбика по два-по три, не труднее. Только ты, слышь, не тяни, а то лодыри наши проснутся – ты ж их знаешь: что полегче – себе, а другие – хоть задавись…
Сократыч растроганно округлил голубенькие глазки.