Разгневанная река
Шрифт:
Фыонг знала слабость подруги. Минь расцвела от удовольствия:
— Откровенно скажу, нелегко мне приходится с ними. Целыми днями вожусь. Чтобы сходить куда-нибудь — и думать нечего. Но я, ты знаешь, обожаю детей. И чем больше их у меня, тем больше я их люблю. Мужа тоже люблю, но мы с ним столько лет вместе прожили, что теперь наши отношения стали походить, скорее, на дружбу. А детей я обожаю! Правда, когда столько детей, не разбогатеешь, особенно если цены растут прямо на глазах. Но пока рожается — пусть будут дети. Не зря говорят: «От богатства да от детей не отказывайся». Я ведь получила твое письмо и ждала тебя еще вчера. Ты посиди,
Фыонг действительно осталась довольна квартирой. Дом находился в небольшом переулке в районе университета. Есть в Ханое такие переулочки: идешь по большой людной улице, сворачиваешь в какой-нибудь узенький переулок, совсем обычный на первый взгляд, но стоит углубиться в него, и заплутаешься среди бесчисленных поворотов и ответвлений, которые приведут тебя в районы настоящих сельских лачуг, дремлющих среди сонной деревенской тишины. И все это в двух шагах от шумной столичной улицы! Переулки в старой части города с их зловонными сточными канавами напоминают мышиные норы. В них кое-где сохранились даже пагоды и Дома общины бывших сел. Совсем другое дело — переулки в европейских кварталах, где красуются коттеджи чиновников-французов.
Переулок, куда Минь привела подругу, тоже жил своей тихой, замкнутой жизнью. В нем наряду с домами зажиточных вьетнамцев были дома китайцев и даже французов. Квартира Фыонг помещалась на втором этаже и состояла из двух светлых комнат с ванной и лестницей, изолированной от нижнего этажа, где жила семья китайцев.
Фыонг с волнением осматривала будущее свое жилище, ощущая себя птицей, вырвавшейся на свободу. Кончилась наконец ее унизительная зависимость от родителей и мужа!
Фыонг обняла и звонко расцеловала подругу:
— Ну, какая же ты молодчина! Наверное, только ты одна любишь меня по-настоящему.
Минь рассмеялась.
— Эта девчонка стала настоящей французской дамой! — сказала она полушутя, полусерьезно. — Уж тебе ли жаловаться, что тебя мало любят!
Фыонг покачала головой.
— Нет, Минь, для всех я просто игрушка, и только. Как мне все это надоело! Но не будем об этом. Надо же еще обставить квартиру. Пойдем вместе выбирать мебель?
— А кто за меня приготовит обед? Да и ребят нельзя оставлять без присмотра. Иди одна. Потом заберешь у меня картины, которые ты заставляла меня покупать у этого художника из скворечни. Я до сих пор не могу без дрожи вспомнить ту проклятую лестницу! А вот ключи от дома. Теперь ты настоящая хозяйка. Когда думаешь перебираться?
— На этой неделе. Но запомни: если любишь меня, никому не говори, где я живу. Даже мужу, слышишь?
— Запомнила. Ну и штучка же ты! Своего, я гляжу, не упустишь. Будь осторожна.
Минь ласково потрепала подругу за ухо.
В тот же вечер Фыонг решила обсудить с родителями денежный вопрос. Точнее говоря, она обсуждала его с матерью, потому что отец, как обычно, сидел молча и, слегка подрагивая ногой, пил китайский чай со сладостями из китайского магазина на улице Гай. Он к ним издавна пристрастился. Родные и знакомые в один голос утверждали, что он счастливчик: с такой женой, как у него, можно жить, не зная ни горя, ни забот. Сейчас старик восседал, подогнув под себя ноги, на дорогом топчане перед старинным чайником и набором крошечных чашечек. По правую руку у него стоял кальян, по левую — высокая гора подушек, на которые он облокачивался после каждой затяжки. Затянувшись, старик поднимал к потолку глаза, блаженно щурился, затем, выпустив изо рта густую струю дыма, брал щепоть сладостей и ловко забрасывал в рот, неторопливо запивая чаем. Время от времени он молча кивал головой или, поглаживая седую реденькую бороденку, вставлял одно-два слова.
Сверху, из комнаты Ханг, доносились звуки фортепиано. Ханг решила заняться музыкой и настояла, чтобы родители купили ей инструмент.
Мать сидела против Фыонг, жевала бетель и слушала жалобы дочери на мужа. Она молчала, желая сначала выяснить, не произошло ли у них чего-нибудь серьезного. Когда же Фыонг заявила о своем намерении переехать в Ханой, мать возразила:
— Твой муж, дочка, прав, что скупает землю. Дело это верное. Он ведь долго прикидывал, прежде чем окончательно решить. Конечно, на торговле можно быстрее разбогатеть, но уж больно цены теперь неустойчивы. Да и хлопот не оберешься, ни минутки свободной нет. Я и сама подумываю купить подходящий участок.
— Я же, мама, не говорю, что не нужно покупать землю. Но откуда денег взять? Может быть, ты одолжишь?
— Вот тебе на! У ее мужа такой пост, и они — без денег! Надо что-то придумывать, а не сидеть сложа руки!
— Муж получает всего несколько сотен в месяц. Едва хватает на питание, на содержание машины да на гостей. А побочные доходы в этом уезде — пустяковые! Вот и получается, каждый год из моих денег исчезают тысячи, как ни выкручивайся.
— Ну и что же ты надумала? — Мать сплюнула красную от арековой кожуры слюну и повернулась к мужу: — Нет, нынешним детям палец в рот не клади! Только и знают, что обирать родителей.
Ить Фонг нагнул к себе мундштук кальяна, неторопливо затянулся и, отправив в рот очередную щепоть сладостей, издал какой-то неопределенный звук. Было не понятно, на чьей он стороне: матери или дочери.
Фыонг рассмеялась:
— Не удивительно, что я прошу у вас взаймы, даже друзья говорят: не зря родители нашли тебе любящего жениха, таким и приданого меньше дают.
— Ах ты неблагодарная! А десять тысяч, что я тебе дала, — на дороге, по-твоему, валяются? А свадьбу какую сыграли, это не в счет?!
Глава семейства снова издал неопределенный звук, точно прочищая горло. Ему давно наскучил этот разговор, и он уже подумывал: не пойти ли заняться соловьем или аквариумом с рыбками, которых нельзя надолго оставлять без присмотра, но боязнь вызвать неудовольствие жены вынуждала его оставаться на месте. Однако, когда пакет со сладостями опустел и ему больше нечем было заняться, старик не выдержал, спустил ноги с топчана, нашарил шлепанцы и тихонько удалился в соседнюю комнату.
Фыонг продолжала улыбаться:
— Да развел упрекаю тебя, мама! Я ведь, ты знаешь, человек нетребовательный, но ты сама посуди: жена начальника уезда, а в Ханое негде даже гостей принять. Надо мной и так все уже смеются. И муж не продвигается по службе, потому что я ни с кем не общаюсь. Купила бы ты мне в Ханое дом, я бы смогла переехать сюда и сделала бы гораздо больше, чем сидя в провинции. К тому же дом и вам пригодится. Ханг подрастет, соберется замуж, дом ей как раз и будет кстати. У меня нет никакого желания вечно сидеть на родительской шее, поэтому я и хочу просить у тебя взаймы некоторую сумму, чтобы начать свое, пусть даже небольшое дело.