Разгневанная земля
Шрифт:
Петёфи весело рассмеялся:
— Друг мой! Если бы ты слышал, как галантно разговаривал сегодня со мной офицер у парка Фении, ты рассуждал бы смелее! — Петёфи пересказал другу своё выступление на предвыборном собрании, организованном единомышленниками графа. — Смешнее всего-то, — заключил свой рассказ поэт, — что полицейский офицер даже сделал мне комплимент, дипломатически приняв моё стихотворение за образец ораторского красноречия.
— Вот-вот, — отозвался Вашвари, — этот офицер, видно, тонкая
— Да, каюсь, лицемерие мне чуждо. При моём рождении судьба положила мне в колыбель искренность вместо пелёнки, и я унесу её саваном в могилу.
— За это мы и любим тебя, Шандор! И за это ненавидят тебя враги свободы! Я уверен: они не простят тебе сегодняшнего выступления у дворца графа. Ты поступил как настоящий революционер! Однако для Венгрии ещё не пробил час открытой борьбы, и я прошу тебя, уезжай пока из Пешта… Повторяю: ещё не приспело время! Кто знает, не готовит ли уже начальник полиции Секренеши тайный приказ о твоём аресте!
— Что ж, чем я хуже Михая Танчича!
— Как кстати ты напомнил о Танчиче! Я едва не забыл… Я получил его рукопись «Рассуждения раба о свободе печати» от Видовича, управляющего имением графа Баттиани в Броде. Танчич просил Видовича передать рукопись на хранение госпоже Танчич, его жене. Но Видович не без основания считает их дом ненадёжным местом для хранения таких документов и переправил рукопись мне. Пакет привёз столяр, который чинил мебель в замке Баттиани. Он видел, как солдаты увозили автора рукописи с кандалами на руках.
— Ты не спросил у него, каким образом полиция дозналась о пребывании Михая в замке?
— Да нет, бесполезно расспрашивать. Парень прикидывается, будто никакого Танчича не знает. Был-де там какой-то господин Бобор, его и увезли в телеге, а Танчича никакого не видел.
— Может, он и в самом деле не знает?
— Знает! Он рассказывал о Боборе со слезами на глазах.
— Пал, я хотел бы с ним поговорить.
— Сделай милость. Сейчас его позову. Он мастерит ддля меня книжные полки.
Янош никогда не видел Петёфи и, не зная, с кем имеет дело, продолжал настаивать на той же версии: никакого Танчича в Броде не встречал, арестовали господина Бобора.
Но и Петёфи не отступал. Его веселила наивная конспирация молодого столяра:
— Так Бобора, говоришь, арестовали? Каков же он из себя?
Янош не знал, с чего начать:
— Обыкновенный такой. Не молодой и не старый…
— Борода есть? Большая?
— Не-ет! — Янош удивился. — Он бритый. Ни бороды, ни усов.
— Слышишь, Пал! А ты говорил, что это Танчич! У Танчича огромная бородища, его ни с кем не спутаешь!.. За что же всё-таки арестовали господина Бобора? — не переставал допытываться Петёфи.
— Откуда мне знать!
— Да ведь, наверно, какие-нибудь слухи ходили на этот счёт в Броде?
— Говорили, будто Вейль выследил.
— Вейль? Кто это?
— Капитан Вейль, — поправился Янош. — Он там был начальником пограничной охраны.
— Та-ак! — протянул Петёфи. — Вижу, что умеешь держать язык за зубами.
Уходя, Петёфи подал Яношу руку и сказал:
— Запомни адрес: улица Керпеши, дом Беницкого. Там живёт Тереза Танчич, жена писателя. Сходи к ней и расскажи, что был в Броде и видел господина Бобора. Не стесняйся, сходи к ней. Поверь мне, она тебе обрадуется. Скажи, что тебя послал Шандор Петёфи. — Заметив, что юноша изменился в лице, Петёфи похлопал его по плечу: — Что с тобой? Чего ты покраснел? Слыхал когда-нибудь моё имя?
— Как же, слыхал… В деревне-то, конечно, не приходилось, но, когда мы с господином Бобором жили, он и стихи ваши мне читал.
— А ты из какой деревни?
— «Журавлиные поля»…
— Опять «Журавлиные поля»! Только что в порту я познакомился с твоей землячкой Каталиной. Ну и красавица! Знаешь такую?
— Где вы её видели? Где?! — воскликнул Янош. — Ради бога, скажите, как её найти!
— Беги скорее к пристани! — Поэту вдруг передалось возбуждение столяра. — У самого причала грузится пароход «Дунай». На нём твоя Каталина и её подружки отплывают в Вену. Торопись! Скорее!
Не прощаясь, Янош распахнул дверь. Вдогонку ему Петёфи крикнул:
— Передай Каталине привет! Скажи: от того, кто богаче всех в Венгрии!
Янош ничего не слышал, кроме протяжных пароходных гудков, доносившихся сюда с пристани. Он, как на крыльях, нёсся навстречу Каталине.
Вот и пристань!.. Но какое разочарование ожидало его!
«Дунай» набирал пары и, неуклюже разворачиваясь, медленно удалялся.
— Като! Ка-а-то! — Янош жалобным взглядом обводил пассажиров, столпившихся на палубе.
И вдруг:
— Янош, Яношек! — прозвучал радостный возглас.
Милое, бесконечно милое лицо улыбалось ему, а рука посылала привет голубым платком.
Янош потерял дар речи.
— Куда? — мог он только выговорить.
— В Вену, на фабрику «Корона»…
Юноша беспомощно развёл руками. Каталина поняла его. Она перегнулась через перила и прокричала громче:
— Фабрика Франца Каллера!..
— Фабрика Франца Калиша!.. — повторил машинально Янош, не разобрав слов Каталины.
Пароход шумно удалялся. Растерянный Янош бежал вдоль берега и искал места, откуда судно казалось ближе. Но всё глуше доносились звуки с парохода. А вскоре и фигура Каталины растаяла вдали.