Разговор с незнакомкой
Шрифт:
— Вчера в антракте Грошев мне мимоходом репличку бросил. Под Пашу, говорит, Сорокина изволите-с работать, Федор Григорьевич. Похоже, похоже… А у самого ухмылка на роже, мол, шутим мы, конечно, но и не забывайте, что в шутках бывает правда… Много я насмотрелся чего, Митюха, у разных антрепренеров. И ругали меня, и по целому сезону без копейки сидел, бывало — и хвалили, в прошлом сезоне, помню, Агапов со слезами отпускал. Но такого слышать не доводилось…
От слов Федора больно щемит Митино сердце. Он думает об их нелегкой доле. Об антрепренере Грошеве, к которому судьба привела Митю год назад прямо из стен гимназии и который, «попробовав» его на монологах, решил взять в труппу, положив копеечное жалованье. Страсть
В театре к Мите отнеслись по-разному: кто подозрительно, некоторые с откровенной иронией, иные — сочувственно. А он сразу же привязался к актеру Федору Зореву, первым протянувшему ему руку.
Митя не вдруг поверил, осознал это чудо: Федор Зорев, игрой которого он мог лишь восхищаться с галерки, так просто, так тепло отнесся к нему. И ответил Федору преданной, братской любовью. Зорева же подкупили непосредственность, чистота способного юноши, и он стал опекать Митю, оберегая его от недобрых шуток своих грубоватых собратьев.
Они часто уединялись, уезжали в дачные пригороды, уходили к Волге. Федор хорошо рисовал. Часто, затаившись позади, Митя наблюдал из-за его плеча, как рождались на холсте волжские пейзажи, плесы, кряжистые фигуры рыбаков. Мастерски владел Федор и гримом и порой, искусно положив на лицо Мити необходимые штрихи, репетировал с ним Сатина, Хлестакова, а то и Гамлета.
Мите было больно за Федора. Он понимал, что приходится тому расплачиваться за правду, за прямоту свою и неподкупность. Хитрый и жестокий хозяин их Грошев, привыкший к молчаливой покорности «своего актера», — он так и выражался: «мой актер танцуй под мою музыку», — давно понял, что в Зореве ему не найти опоры, и не мог примириться с его самолюбием, независимостью, хотя и понимал, что Зорев — актер не средней руки. Часто, как умел, он старался ущемить Федора. Были у Грошева и любимцы. Например, Сорокин, чей бенефис ожидался через неделю, — актер несомненно большого таланта, щедро наделенный природой и внешними данными и здоровьем. Понимая это, он был капризен, груб, перепив, в открытую унижал товарищей, артачился по любому поводу, помня, конечно, о том, что горой за него стоит Грошев.
Митя сторонился Сорокина, побаивался. И сейчас в его сознании просто не укладывалось, что Грошев может подозревать Федора в подражании этому трудному, нетерпимому человеку. Да и что у них общего? Разве что — амплуа. Так все равно — Сорокину доставались первые роли, Федору же чаще приходилось дублировать его, подменять, когда он был не способен к работе. А публика в дни этих счастливых спектаклей награждала Федора аплодисментами не менее щедро, чем Сорокина.
И лишь один спектакль, одну роль Сорокин оберегал свято и суеверно — роль Незнамова в «Без вины виноватых». Ни разу не уступил он ее Федору. Не пил ни в дни спектаклей, ни накануне, играл с подъемом, горячо и честно.
Федор выливает из бутылки оставшееся и бросает ее. Она долго подпрыгивает, катясь по обрыву вниз, и застревает в сухих стеблях бурьяна.
Прежде чем выпить, Федор смотрит на свет через мутные стенки стакана. Глаза его печальны. Но вот он поворачивается к Мите, и взгляд его уже кажется жестким и страшным, как у обиженного сильного зверя.
— Вот такие дела, дружище. Был Федька актер, скоморох, да весь, видно, вышел… Уехать, что ли?.. Сколько ни колесил по земле, а все пути заворачивали сюда. Люблю Волгу, Митька… Люблю, как женщину! Плохо ли, хорошо ли — тянет к нашим берегам, волну понюхать, руки замочить в ней, грудью набрать воздуха сырого. И ты знаешь, иногда кажется счастьем уже то, что окружает нас, хочется впитывать это жадно и без оглядки, боясь недолговечности всего сущего. Хочу, чтобы твоя жизнь была иной…
— Времена меняются, Федор Григорич. Вот и зритель уже другой пошел к нам…
— Да, верно заметил. Я думаю, все же придет время, Митюха, из первых рядов будут хлопать тебе во-он те рыбаки… Ради этого стоит жить, и играть стоит. Однако… засиделись мы, брат…
Они тихо спускаются к берегу. Незаметно стемнело. Возле воды безлюдно и покойно. Лишь раздаются в теплом воздухе негромкие всплески волн и их голоса.
Утро следующего дня было прохладным и солнечным. Проснувшись, Митя сел на кровати, зажмурился от ярких лучей, падающих через окно, и, увидев, что постель Федора уже пуста, поднялся. Хозяйка, у которой они снимали комнату и столовались, собирая завтрак, возилась возле погреба во дворе. Митя распахнул окно и услышал, как она, звеня посудой, переговаривалась через заборчик с соседкой.
— Слышь, Михаловна, народ-то к Волге побег… Актер утоп какой-то. Не твой часом?..
— Мои будто дома, бог миловал…
Лишь выходя во двор, Митя осознал смысл страшных слов, а по-настоящему почувствовал необычность и ужас услышанного, когда уже бежал по улице, не замечая людей.
…Прохожие в испуге уступали ему дорогу. Уже гимназия оказалась позади, высокий дом губернатора, театр. От театра тоже бежали люди. Вот, наконец, собор и взвоз. Петляя между встречных повозок, лоточников, Митя спустился к причалу. Запыхавшись, остановился, осмотрелся вокруг. Нет, ничего необычного рядом не было. Все так же суетились мешочники, гикали пролетающие мимо извозчики, с веслами на плечах спешили к воде люди. Митю окликнули. Он увидел знакомого гимназиста. Тот показал рукой в сторону, и они побежали вместе.
Людей они увидели дальше, за дебаркадером, — почти там, где Митя и Федор бродили вчера в сумерках. Околоточный сдерживал растущую толпу. Митя с трудом пробился через людское кольцо и увидел под ногами у людей лежащего на рогоже с запрокинувшимся синим лицом… Сорокина. Приглушенно плакала рядом женщина, Митя нашел ее глазами. Это была цыганка Анечка. Ее часто видели прежде с Сорокиным. Говорят, отстала она от проезжавшего вдоль Волги табора, да так и осталась здесь, неведомо чем купленная им… Плач ее был похож на песню. Непонятно, откуда исходил этот, надрывающий душу стон, губы ее были плотно сжаты, прикушены.
В толпе Митя увидел своих, и среди них — Федора. Актеры молча стояли отдельной группой, сквозь стену людей прорвался к ним Грошев, схватился за голову, заохал, запричитал.
С трудом высвободившись из сутолоки, Митя пошел прочь. Никогда еще он не видел так близко смерть человека, который еще вчера был рядом с ним. Ноги его странно обмякли, голова кружилась. Он тихо шел берегом, и долго еще сквозь шум и гул в ушах доносились до него обрывки чужих тягостных фраз: «…на рассвете в Затоне вытащили. Перебрал, говорят, здорово, ночью на лодке катался… Жалко, красавец мужчина и актер, сказывают, первостатейный… А цыганка, цыганка-то убивается — что лебедь та…»
Похороны были через два дня. Разноликая толпа медленно плыла по городу. То и дело в поток вливались новые люди. С разных сторон спешили к процессии гимназистки с цветами, студенты. У магазинов ломали шапки выползшие поглазеть купцы и приказчики. Город провожал своего взбалмошного любимца.
Моросил первый весенний дождь. Он омывал молодую листву на деревьях, мочил объявления и афиши на заборах и тумбах. Некоторые из них, разбухнув, отклеились и сползли на землю. Трудно было что-либо прочесть на скомканной бумаге, но кое-где сквозь влагу ясно проступали большие черные буквы, сложившие слово «бенефис».