Разговор с незнакомкой
Шрифт:
— Экселенц! Тут приехал русский с пакетом от этой венгерской собаки, сдавшейся со штабом в плен. Какие будут распоряжения?
И здесь уже наступило безразличие. «Только бы скорее. Как противны этот свет, бьющий прямо в глаза, эти грязные маскхалаты уставившихся на него с наглой улыбкой гитлеровцев и этот голос, монотонно повторяющий: «Яволь, яволь…» И вдруг фраза: «А что делать с этим русским?»
Андрей взглянул на полковника. «Ну, вот, наконец…»
Полковник опустил трубку и медленно, будто бы нехотя вернулся на свое место. Затем, достав из футляра миниатюрную
Потекли томительные минуты. Наконец маникюрный реквизит был водворен на место, и полковник взглянул на Андрея.
— Немцы никогда не капитулируют! — с пафосом произнес он.
И тут Андрей с облегчением, почти с наслаждением даже почувствовал второе дыхание. Как на лыжне, когда пройдена большая часть пути, как на экзамене, когда билет уже вытянут.
— А под Сталинградом? — спросил он, глядя прямо в глаза полковника.
— Что-о?! — взревел тот, медленно багровея. — Мне ничего об этом не известно!
«Кому-нибудь еще скажи… Неизвестно! А Паулюс уже две недели как сдался. А впрочем… кто вас знает. Что вам известно…»
В комнату вошел майор с повязкой на рукаве. Полковник жестом остановил его доклад и распахнул перед ним и вошедшими вслед за ним офицерами в форме немецких танковых войск узкую боковую дверь.
Проходя мимо Андрея, полковник покосился на него, однако ничего не сказал.
Затекли ноги. Андрей отступил назад и опустился на широкую скамью, обтянутую серым сукном. Трое сидящих за столом офицеров насторожились. Андрей прислонился затылком к стене и прикрыл глаза… Он слышал свист ветра, скрежет полозьев по насту, дальний перезвон колокольчика. Послушная память, рассеивая дымку, приоткрывала перед ним одно видение за другим. Огненный закат над уснувшим озером и ветреное пасмурное утро. Примороженная мозаика стеклянной веранды, снежины на тугих косах и бездонная глубина карих девичьих глаз.
«Валентина! Имя твое звучало всегда как птичий пересвист в весеннем лесу. Ти-ти-ти-и-на! Ти-и-на! Да святится имя твое! Я счастлив, что думаю сейчас именно о тебе, оставшейся за неприступными заставами города Ленина и Петра. О тебе и о нашей Победе, теперь уже очень близкой».
Андрей посмотрел на часы. Пошел одиннадцатый час — третий час из четырех, отпущенных ему на визит сюда.
— Я прошу напомнить полковнику обо мне! — потребовал он, поднимаясь со скамьи. — Время ограничено.
Офицеры, перебирающие на столе бумаги с крупным, видимым издали готическим грифом, посмотрели на него, как на пустое место.
— Не шевелиться, — вяло и нехотя бросил один из них.
Андрей снова сел. И тут будто горячим куском металла обожгло его сквозь толстую штанину. «Вальтер»! Как он мог позабыть о нем! Мысль работала лихорадочно, судорожно.
«А ведь можно сейчас прикончить эту троицу. И довольно спокойно, а заодно и двух связистов… Впрочем, что могут значить эти пять пешек? Подождем еще. Хотя… осталось всего немногим больше часа. От этой берлоги до переднего края — полчаса ходу, да на кутерьму уйдет время… и ехать полчаса. Но все это — в лучшем случае. А в худшем…»
Андрей резко поднялся, шагнул к двери. Один из офицеров выбежал из-за стола, преграждая ему путь. Но в этот момент, едва не задев его по плечу, резко распахнулась дверь.
Полковник прошел через комнату, направляясь к рации.
— Я прошу вас дать мне письменный ответ, господин полковник!
Полковник обернулся, посмотрел на Андрея, словно удивляясь, что он еще здесь, и, покачав головой, коротко приказал офицерам увести его.
И снова гулкий цемент, ступени. Ледяной ветер во дворе, ударивший в лицо. Стали завязывать глаза, но Андрей успел увидеть повозки, несколько разбитых машин с опознавательными знаками «чайка» и «дубовый лист». «Триста сороковая и шестьдесят восьмая пехотные дивизии, — отметил он про себя. — Опять повязка… А повязку-то на глаза приговоренному не наденут — им не до китайских церемоний!»
По рытвинам и колдобинам под ногами, по повороту направо он догадался, что ведут назад, к железнодорожной будке. В который раз уже он мысленно проделывал путь правой руки до глубины кармана. «Карман-то, как на грех, длинный, как мотня, — до колена. И все же можно успеть, только бы не стреляли в спину… Сколько же еще прошло времени?..»
— Ви шпэт ист эс? — негромко спросил он у сопровождающих.
Ответа не последовало.
И только когда дошли до будки, когда сняли повязку, он увидел, что было около двенадцати. Пошли последние минуты последнего часа.
Наконец привели Закирова и Кошелева, сняли с них повязки.
«Сдрейфили, видать, ребята, побледнели. Здесь побледнеешь…»
Закиров начал подтягивать постромки, поправлять упряжь.
— Шнель, шнель! — горланил от будки рыжий фельдфебель, угрожающе помахивая автоматом.
«Да, по живой-то мишени интереснее», — подумал Андрей, опускаясь в розвальни. Он сел, стараясь находиться хотя бы вполоборота к немцам. Едва окинув еще раз взглядом этот небольшой участок переднего края, он услышал вой снарядов.
— Началось, ребята! Трогай помалу…
Лошади дернули. Андрей успел увидеть, как заметались немцы, услышал заполошный крик фельдфебеля. Упряжка нырнула под мост.
Путь вдоль дороги оказался свободным, но и снаряды рвались едва ли не у самого полотна.
Лошади мчались навстречу залпам. Канонада усиливалась.
— Стоп! Закиров, тормози?
Кошелев, перегнувшись через борт, выловил из сугроба белый флаг.
— Молодец, сержант! — похвалил Андрей. — Имущество казенное — подлежит возврату.
Филатов, в который раз уже курсирующий от НП командира дивизии к штабной землянке, увидел упряжку первым. И бросился навстречу.
Андрей соскочил с розвальней и, махнув оставшимся в санях Кошелеву и Закирову рукой, пошел в сторону.
— Стой, Андрей! Куда же ты? Стой! — капитан Филатов бежал ему наперерез.
А Андрей остановился у обожженной, задетой снарядом сосны и прислонился щекой к шершавой смолистой коре ее.
— Ты что, Андрюша? Что с тобой… жив? — Филатов протянул ему флягу со спиртом.