Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
И верно, это был совершенно невероятный спец. Лет сорок. Узкие вытертые джинсы. Ковбойские сапоги с бляхами. Волосы по плечи. И абсолютно невиданный в наших краях, настоящий, белый пижонский «Стэнсон» [170] со слегка подкрученными краями, явно сделавший бы честь самому Клинту Иствуду. Холодный ветер с моросью легко колыхал длинную бахрому на рукавах кожаной куртки. Я протёр глаза и посмотрел по сторонам. Ошибиться было невозможно – перрон был уже абсолютно пуст. Только он, этакий Ковбой Мальборо, и я – старший лейтенант Морчастей Погранвойск, потёртый реглан и чёрный грибан [171]
170
"Стэнсон" – ковбойская шляпа.
171
Грибан (жарг.) – фуражка.
На мокром асфальте перрона стоял здоровенный «Скайларк» с двумя внушительными секретными замками.
Прокашлявшись, я подошёл к Ковбою, ёжась на ветру.
– Петров – это я, – подозрительно оглядывая меня, сказал он, стягивая с руки перчатку с обрезанными пальцами (обнажилась здоровенная печатка), – аэродром далеко?
– Какой аэродром? – немного опешил я.
– Кхм, – произнёс Ковбой, – меня сюда позвали чинить авиационные радиостанции Р-856. Назвать вам, дружок, типы самолётов, на которых они устанавливаются, чтоб вы смогли вернуться в реальность?
– Понятно, – сказал я. – Вы по адресу, не волнуйтесь. Только аэродрома сегодня не будет – у нас не самолёты. У нас корабли. Прошу за мной, – и пошёл, не оглядываясь. За спиной заклацали об асфальт железные набойки на скошенных каблуках.
Уазик начальника штаба от всех остальных автомобилей отличался тем, что при любом обычном торможении у него сами по себе открывались сразу все четыре двери. Как ни странно, больше везло тем, кто вываливался сразу, потому что после окончательной остановки двери сразу же сами и закрывались, заколачивая свесившиеся по инерции тела в тёмное, жёсткое нутро кузова. Эта деликатная особенность приводила в трепет всех, кроме самого НШ, который, периодически выгоняя бойца из-за руля, гонял по местным грунтовкам в режиме низколетящего вертолёта.
Но Ковбой оказался на высоте. Проводив краешком глаза отлетевшую на переезде правую заднюю и уверенно удержавшись в седле, он ловко поймал её на возвращении носком сапога со шпорой, продемонстрировав изрядное знание советской военной техники.
Всю дорогу он промолчал, покуривая, естественно, «Мальборо».
А зря. Мог бы уж заодно разузнать, что его ждёт.
Корабли эти, прямо скажем, были кораблями весьма относительными.
Там стояли: авиационные турбины, авиационные радиостанции, авиационные антенны, авиационная механика, почти авиационные подводные крылья и абсолютно авиационный материал корпуса – дюраль, из-за боязни быстрой коррозии которого кораблики эти швартовали к отдельному пирсу.
Всё это великолепие было труднодоступными (очень дорогими) способами совмещено с военно-морской артиллерией, РТС, [172] торпедами, глубинными бомбами и, главное – экипажем, и шастало по морю на своих подводных крыльях со скоростью где-то узлов 60, пожирая дикие количества топлива и выбивая из экипажа мощную зубную дробь, отлично слышимую при связи по УКВ.
Основной задачей этого крылатого чуда, называемого пр.133 «Антарес», было поймать недовольного жизнью в СССР диссидента, который решил уйти через море в сторону, например, Финляндии. Между Таллином и Хельсинки около сорока морских миль. Волосатый свободолюбивый диссидент на вёслах вполне мог пройти необходимую для достижения свободы половину этого расстояния за ночь. Так что «Антарес» являлся этаким морским перехватчиком. И был совершенно не предназначен для сколько-нибудь длительного дозора, имея на три десятка человек экипажа меньше тонны пресной воды.
172
РТС – радиотехнические средства.
Но на границу ходили, как вы понимаете, в общую очередь.
А особенно меня, как связиста, добивали уже помянутые радиостанции, представлявшие из себя набор серых обтекаемых цилиндриков, абсолютно, как писалось в паспорте, виброустойчивых и вообще обалденных, но работающих, как и все на этих трясущихся корабликах, исключительно по настроению.
Когда Ковбой увидел свои жестянки в тесном соседстве с морской радиостанцией слева, двумя парами «прогар» [173] справа и ящиком ЗИП-а сверху, он засунул руки в карманы и вздохнул.
173
Прогары (жарг.) – грубые матросские ботинки.
Потом, звонко щёлкнув секретными замками своего супердипломата, Великолепный Джо выудил из его недр новую пачку «Мальборо» и аккуратно положил её на стол между двумя облизнувшимися бойцами:
– Ну, братья, мне помочь надо…
И матросы, роняя слюнки, бросились раскапывать подходы к летающей радиостанции, оглядываясь иногда и подобострастно заглядывая в глаза Ковбою.
Спецом он действительно оказался блестящим. Но оно и понятно – не может такое реноме держаться только на красивой, конечно, но всё равно обыкновенной суконной шляпе. За пару послеобеденных часов Ковбой запустил станции на трёх кораблях, дав заодно кучу полезных советов механикам, эртээсовцам и другим заинтересованным вопросом, как обеспечить мирную семейную жизнь на одном корпусе такой разной и взаимообидчивой техники.
Я сидел в махонькой кают-компании последнего «Антареса», курил и общался с его командиром по разным житейским и служебным вопросам, когда после интеллигентного стука дверь распахнулась и на стол слева от меня, мягко спланировав, бухнулся стильный белый «стэнсон». Ковбой снова закурил, брякнул передо мной папку бланков на подпись и, задумчиво пуская дым в подволок, вопросил пространство:
– Мужики, а вот скажите, вы на какое время в море выходите?
Мы с командиром переглянулись:
– Ну, дней на десять, если повезёт…
– И что, станции-то эти, 856-е, всё время работают?
– Ну, не всё время… Иногда выключаем, если на УКВ хороший приём. Связь-то, она нужна всегда!
– Ясно, – сказал Ковбой и оглушительно щёлкнул замками «скайларка», – классные вы хлопцы, но я к вам больше не поеду.
– ???
– Станции-то самолётные! А самолёты, ребята, ни у нас, ни у самых продвинутых америкосов по десять дней, не вынимая, в небе не летают! Я сейчас перед вашей техникой долго за вас извинялся и всё ей объяснил. Надеюсь, потерпит какое-то время… Ариведерчи!
Оставленный Ковбоем блок «Мальборо» (это правда) прожил на корабле полтора года. Как только радиостанция Р-856 начинала подавать признаки раздражения, вахтенный радист тут же выключал её, доставал из сейфа сигарету и прямо в посту закуривал «привет из страны свободы». И серенькая железяка почему-то сразу переставала выкобениваться. Все остальные сорта и даже вполне оригинальные «Мальборо» из фри-шопа в порту были ей глубоко по барабану. И я до сих пор не знаю, что здесь причина, а что следствие – то ли Спец был хороший, то ли авторитет, если он не дутый, держится на мелочах. Станция, наверно, знает ответ. Эх, как бы спросить?