Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
– Зачем? Летать можно. Бывало, я и при шести процентах летал – соврал борттехник.
Правак, лейтенант С., злобно хмыкнул:
– Да ты и без двигателей летать можешь, а мы жить хотим. Понабрали студентов в армию, а они кадры губят.
Началась привычная перебранка двух лейтенантов – двухгодичника и кадрового.
– Если я – студент, то ты – курсант.
– Да, я горжусь, что был курсантом. Пока ты в институте штаны просиживал, я в казарме портянки нюхал!
– Пока ты портянки нюхал, я учился. И теперь
– А я лётчик!
– Какой ты, к черту, лётчик?! Пока ты – правак, единственная деревянная деталь на вертолёте.
– Командир, он лётчиков ни во что не ставит! Вставь ему дыню!
– Ну, все! – сказал командир. – Заткнулись оба. Я решил – командировка продолжается. Хрен с ней, с «вилкой». Тем более что сегодня вечером мы приглашены в гости.
– Куда? – хором спросили лейтенанты.
– На голубцы к одной милой официантке из лётной столовой. Ваш командир обо всем договорился.
Вечером экипаж отправился в гости. Обычный барак с общим коридором, в который выходят дверцы печек из маленьких квартир. Голубцов не было. Ели и пили то, что принесли с собой жаждущие общения офицеры. Официантка позвала подругу, медсестру из аэродромного медпункта.
Дело близилось к ночи. Командир всё чаще уединялся с официанткой в соседней комнате. Медсестра выразила надежду, что мальчики её проводят. Уже хорошо поддавшие мальчики выпили на посошок, и, пока медсестра одевалась, вышли в коридор. Курили у печки.
– Какая же я гадюка! – сказал правак, сидя на корточках и мутно глядя в огонь. – Гадина я! Дома меня ждёт молодая жена, моя птичка, а я, пёс шелудивый, собираюсь изменить ей в этом грязном вертепе.
– Да, нехорошо, – покачиваясь, и стряхивая пепел на плечо праваку, сказал борттехник. – Наверное, тебе прямо сейчас нужно свалить в гостиницу. А я тебя прикрою, скажу, что тебе стало не по себе. Ведь тебе и вправду не по себе – и физически и морально.
– Нет, я не могу, – сказал лейтенант С., икая. – Я не могу обидеть эту милую, одинокую женщину, она так надеется на мою помощь.
«Вот сволочь», – подумал борттехник, и от предстоящей борьбы за обладание ему сразу захотелось спать. Он даже зевнул.
Вышла медсестра в дублёнке, улыбнулась:
– Ваш командир вернётся к исполнению воинского долга чуть позже. Вперёд, товарищи офицеры!
Миновав тёмный коридор, они вышли в морозную лунную ночь. Женщина остановилась и сказала, обращаясь к лейтенанту С.
– Милый Шура! Вам, как молодожёну, направо – ваша гостиница там. А меня проводит холостой лейтенант Ф. Только проводит, и сразу вернётся в гостиницу. До встречи, Шура! – И она поцеловала оторопевшего лейтенанта С. в щеку.
– Ах, вот как? Ну, л-ладно, – злобно сказал лейтенант С., развернулся и ринулся по сугробам к темнеющим сараям. Увяз, остановился, повернул назад. Выбравшись, он долго отряхивал брюки
– Я ухожу! Но учтите, он – ненадёжный человек! Если хотите знать, у него вилка, – тут лейтенант С. показал руками достаточно крупную рыбину, – целых десять процентов!
И, крутнувшись через левое плечо, он побежал по тропинке вдоль жёлтых окон барака.
– Я ничего не поняла, но этот размер меня заинтриговал, – засмеялась женщина и взяла лейтенанта Ф. под руку.
Пять минут
К старому штабу делали пристройку. Руководил строительством лётчик майор П. Он сам летал за стройматериалами по всей Амурской области. Однажды лётчик-строитель запряг 22-й борт и повёл его в посёлок N*, что лежал у самой китайской границы. Там майору должны были подвезти груду фанерных обрезков.
Сели на пыльном стадионе, разогнав гонявшую мяч ребятню. Выключились. Майор послал правака и борттехника по адресу, где их ждали стройматериалы. Они вернулись на машине, груженной обрезками фанеры. Когда борттехник выскочил из кабины, он увидел следующую картину.
Вертолёт как изнутри, так и снаружи кишел мальчишками. Майор П. лежал в салоне на лавке, натянув на нос фуражку, и его охранная деятельность заключалась в том, что он придерживал рукой закрытую дверь кабины, не подозревая, что борттехник оставил открытым верхний люк, и кабина была полна мальчишек. «Бонифаций херов», – подумал борттехник. Он разогнал мальчишек и, осмотрев вертолёт, увидел, что из гнёзд на левой створке исчезли обе ракетницы с шестью сигнальными ракетами. Их крепёжные винты (по одному на обойму) можно было вывинтить монетой. И вывинтили.
Узнав от злого борттехника о пропаже, майор П. сказал: «Ай-яй-яй!», и развёл руками. Уже взбешённый борттехник (ответственность огребёт он один!) поймал за шиворот первого попавшегося пацана и прошипел:
– Если через пять минут ракетницы не вернутся на место, ты полетишь со мной в военную тюрьму.
– Все скажу, все покажу, – залепетал испуганный парнишка. – Я знаю – кто, нужно ехать в школу.
Услужливые пацаны подкатили невесть откуда взявшийся раздолбанный мотоцикл «Восход». Оттолкнув всех, борттехник прыгнул на тарахтящий мотоцикл, показал заложнику на заднее сиденье, и отпустил сцепление.
С грохотом они пронеслись по посёлку, въехали во двор школы. Шёл третий день сентября. Борттехник открыл дверь в указанный класс, вошёл, и, не здороваясь с ошарашенной учительницей, сказал:
– Дети! Вы все знаете, что враг рядом, – он показал рукой в окно, – за рекой. Именно поэтому любая деталь боевого вертолёта сконструирована таким образом, что при её попадании в руки врага включается механизм самоуничтожения. Через двадцать минут после её снятия происходит взрыв, уничтожающий все живое в радиусе ста метров.