Разговоры немецких беженцев

фон Гёте Иоганн Вольфганг

С т а р и к. Постараюсь и в этом вам угодить. Только со "сценами семейной жизни" дело обстоит не так-то просто. Все они похожи одна на другую, и многие из них были уже хорошо разработаны и поставлены у нас на театре. Тем не левее я рискну рассказать вам одну историю - она похожа на то, что вы уже слышали, однако все-таки может оказаться для вас новой и интересной, ибо в ней подробно описано, что происходило в душах всех действующих лиц.

В семьях часто можно заметить, что дети наследуют черты отца или матери, как телесные, так и душевные; но нередко случается и так, что ребенок необычайным и удивительным образом соединяет в себе свойства обоих родителей.

Ярким примером тому явился молодой человек,

коего я назову Фердинандом. Сложением своим он напоминал одновременно обоих родителей, и в его характере тоже можно было явственно различить их особые свойства. К нему перешел легкомысленный и веселый нрав отца, его стремление радоваться минуте, а также известная порывистость, заставлявшая его в некоторых случаях думать только о себе. От матери же он, казалось, унаследовал спокойную рассудительность, чувство правды и справедливости и наклонность жертвовать собою ради других. Поэтому нетрудно заключить, что люди, имевшие с ним дело, не могли объяснить его поступки иначе, как прибегнув к предположению, что у этого молодого человека как бы две души.

Я пропускаю множество сцен, случившихся в его юности, и расскажу лишь об одном происшествии, выставляющем в ярком свете его характер и сыгравшем весьма значительную роль в его жизни.

С юных лет он привык жить в достатке, ибо родители его были богаты и вели такой образ жизни и так воспитывали своих детей, как то и подобает состоятельным людям; и если его отец тратил больше, чем надо, на светские развлечения, на карточные игры и модное платье, то мать, отличная хозяйка, умела так ограничивать повседневные расходы, что ей вскоре удавалось восстановить нарушенное равновесие, и семья никогда ни в чем не нуждалась. При этом отец был удачливым купцом, ему везло во многих весьма рискованных спекуляциях, и поскольку он любил вращаться среди людей, то и мог похвалиться обширными и полезными связями.

Дети, натуры неустоявшиеся, обыкновенно выбирают себе в доме примером того, кто в их глазах всего вольней живет и наслаждается. В отце, не отказывающем себе ни в чем, они видят готовый образец, по которому им надлежит строить свою жизнь; и поскольку они довольно рано приходят к такому убеждению, то их помыслы и желания растут несоразмерно возможностям их семьи. И вдруг оказывается, что им во всем чинят препятствия, тем паче что каждое следующее поколение скороспело предъявляет все новые и новые требования, а родители большею частью бывают готовы дать им лишь то, что сами они получали в прежнее время, когда люди жили проще и довольствовались малым.

Фердинанд рос с неприятным чувством, что ему часто недостает того, что он видит у своих товарищей. Он не хотел отставать от других в изяществе одежды, в известной вольности жизни и поведения: он хотел стать таким, как его отец, чей пример постоянно был у него перед глазами и кто казался ему образцом вдвойне,- во-первых, как отец, к которому сын обыкновенно питает особое пристрастие, во-вторых, потому что мальчик видел, что он умеет устроить себе веселую, разгульную жизнь и при этом не теряет всеобщей любви и уважения. Поэтому у мальчика, как нетрудно догадаться, часто возникали ссоры с матерью, ибо он не желал донашивать отцовские сюртуки, а стремился всегда быть одетым по последней моде. Он быстро подрастал, а запросы его росли еще быстрее, так что, когда ему исполнилось восемнадцать лет, они оказались несоразмерны с его возможностями.

Долгов он до сих пор не делал, ибо мать внушила ему величайшее к ним отвращение и, пытаясь сохранить его доверие, во многих случаях всячески старалась удовлетворить его желания или выручить его из небольших затруднений. К несчастью, в то самое время, когда он, превратясь из мальчика в юношу, стал еще более следить за своей внешностью и, влюбившись в очень красивую девушку, которая вращалась в более высоком

обществе, стремился быть не только не хуже остальных, но выделиться, превзойдя их во всем, его мать оказалась более стеснена в расходах по дому, чем когда бы то ни было, и вместо того, чтобы, как всегда, удовлетворить его нужды, принялась взывать к его разуму, его доброму сердцу, его сыновней любви и таким путем, убедив Фердинанда, но отнюдь не переделав, привела его в полное отчаяние. Он не мог изменить свое существование, не потеряв разом всего, что было ему дороже жизни. С ранней юности врос он в привычный уклад, он мужал вместе со своими сверстниками и не мог теперь порвать ни одной нити, связывавшей его с друзьями, с обществом, с прогулками и удовольствиями, не утратив при этом какого-нибудь школьного товарища, друга детства, нового, особо ценимого знакомого и, что хуже всего,- свою возлюбленную.

Сколь высоко ставил он любимую, легко понять по тому, что она волновала его чувственность и его душу, льстила его тщеславию и самым светлым его надеждам. Одна из самых красивых, очаровательных и богатых девушек города отдавала ему, по крайней мере, в настоящий момент, решительное предпочтение перед многими его соперниками. Она разрешала ему почти что хвастать своим служением ей, и оба словно гордились цепями, которые сами же на себя наложили. И теперь он почитал своим долгом повсюду за нею следовать, тратить на нее и время и деньги и всячески показывать ей, как дорога ему ее милость и как необходимо обладание ею.

Эта привязанность и эти усилия требовали от Фердинанда более значительных трат, чем он делал бы в обычных условиях. Дело в том, что девушка, родители которой были в отъезде, жила на попечении довольно вздорной тетушки, и требовались всевозможные ухищрения и хитроумнейшие уловки, чтобы вывезти в общество Оттилию, служившую украшением любому собранию. Фердинанд всячески изощрялся, чтобы доставить ей развлечения, до которых она была большая охотница и которые она же и украшала своим участием.

И как раз в такое время услышать от любимой и высокочтимой матушки, что долг призывает его к другому; лишиться ее поддержки; испытывать живейшее отвращение к долгам, каковые и не могли бы прочно улучшить его положение; слыть среди окружающих богатым и щедрым и ежедневно испытывать острейшую нужду в деньгах,- было поистине мучительно для обуреваемого страстью молодого человека.

Известные представления, прежде лишь мимолетно возникавшие в его душе, теперь оседали в ней более прочно; мысли, тревожившие его всегда лишь на мгновенье, теперь подолгу занимали его ум, а известные неприятные чувства становились все более устойчивыми и ожесточенными. Ежели раньше он видел в отце образец, то ныне завидовал ему, как сопернику. Всем, чего так жаждал сын, обладал отец; все, перед чем юноша так робел, легко тому давалось. И речь шла вовсе не о самом необходимом, а о том, без чего тот вполне бы мог обойтись. Тогда сын решил, что отец и в самом деле может иногда кое-чем пожертвовать и в его пользу. Отец держался другого мнения; он принадлежал к числу тех, кто много себе позволяет, а потому зачастую бывает вынужден во многом отказывать тем, кто от него зависит. Он предоставил сыну определенные средства и требовал полного, прямо-таки ежедневного отчета в расходах.

Ни от чего глаз человека не делается таким зорким, как от того, что его ущемляют. Поэтому женщины гораздо умнее мужчин; и поэтому же ни на кого подчиненные не смотрят так пристально, как на человека, который повелевает ими, не будучи сам примером. Так и в этом случае: сын стал зорко присматриваться ко всему, что делал отец, особенно когда тот тратил деньги. Он теперь внимательнее прислушивался, когда говорили, что отец проиграл или выиграл в карты; он строже судил отца, когда тот позволял себе какую-нибудь дорогостоящую затею.