Разговоры с зеркалом и Зазеркальем
Шрифт:
В XVIII веке, как отмечают практически все исследователи, записки и прочие автодокументальные жанры лежат вне канонизированной жанровой системы классицизма. Это делает их более свободными от сковывающих нормативных предписаний, и потому зачастую именно в них очевидно движение к новому [143] .
Может быть, как раз «непрестижность» этих жанров делает их привлекательными для женщин. По крайней мере такой вывод сделали на английском материале феминистские критики Сандра Гильбарт и Сюзанн Губар. Они утверждают, что женщины спасаются от открытой конкуренции с мужчинами во «второсортные», «непрестижные» жанры — такие как повести для детей, дневники, письма, автобиографии [144] . Вступая в полемику с ними, Харусси утверждает, что в России ситуация была иной: «средства для выражения, избираемые женщинами, не были ограничены (лимитированы) персональными жанрами, и эти жанры не были исключительно женскими. Содержание и часто качество, а не форма жанра создавало различия между мужскими и женскими произведениями» [145] .
143
См. об этом, напр.: Лазарчук Р.
144
Gilbert S., Gubar S.The Madwoman in the Attic: The Woman Writer and the Nineteenth Century Literary Imagination. New Haven: Yale University Press, 1988. P. 72.
145
Harussi Y.Women’s Social Roles as Depicted by Women Writers in Early Nineteenth-Century Russian Fiction //Issues in Russian Literature before 1917 / Ed. by J. Douglas Clayton. Columbus, Ohio: Slavica Publishers, Inc., 1989. P. 42.
С мнением исследовательницы можно отчасти согласиться: действительно, как мы уже видели, автодокументальные жанры не были гендерно маркированы. Безусловно и то, что женщины в XVIII веке писали аллегории, поэмы, стихи, повести и т. п.
Однако интересно отметить, что усилия и достижения женских авторов в жанрах, принадлежащих к mainstream, не были замечены в традиционных историях литературы, описывающих сложившийся «великий канон», — в то время как в главах, посвященных автодокументальным жанрам, женские имена присутствуют непременно. Так, например, в главе «Становление жанра автобиографии и мемуаров» из академического тома «Русский и западноевропейский классицизм: Проза» четверть текста посвящена «Собственноручным запискам» [146] княгини Натальи Борисовны Долгоруковой [147] , названным здесь новаторским текстом, первым в русской литературной истории, который можно обозначить как автобиографию.
146
Текст был написан в 1767 году, первая публикация осуществлена внуком автора И. М. Долгоруковым в 1810 году в журнале «Друг юношества».
147
Елизаветина Г. Г.Указ. соч. О Долгоруковой. С. 243–250.
Тем не менее, достаточно подробно анализируя этот текст, автор главы (Г. Г. Елизаветина) не рассматривает Запискис гендерной точки зрения. Исследовательница пишет: «Это, пожалуй, первый в русской литературе рассказ о своей жизни человека, который не былни религиозным, ни историческим деятелем»(курсив мой. — И.С.) [148] . Очень характерны выделенные мною формы определения автора в грамматическом мужском роде (хотя во всех этих случаях женский род принципиально возможен), — что «закрывает» проблему связи жанра и пола автора.
148
Там же. С. 243. В более ранней работе той же исследовательницы еще выразительнее: «Это, пожалуй, первый в русской литературе рассказ о своей жизни человека, который не сыгралникакой роли в истории, не былисторическим деятелем, и если история отражалась в нем, то ударами, падавшими на негои егосемью» (курсив мой. — И.С.). См.: Елизаветина Г. Г.Русская мемуарно-автобиографическая литература XVIII века и А. Герцен // Известия АН СССР. 1967. Серия ЛиЯ. Вып. 1. Т. XXVI. С. 43.
Первые женские автодокументальные тексты в русской литературной истории, конечно, не случайно появились именно в XVIII веке, когда, как уже отмечалось выше, пробудился интерес к внутренним переживаниям человека. Но, по наблюдениям Н. Пушкаревой, женщины-автобиографы этого времени не подражали уже известным образцам («Исповеди» Руссо или «Житию» Аввакума), так как вряд ли были с этими образцами знакомы. «Это позволяет предположить, — пишет Н. Пушкарева, — что женская автобиография в России родилась, повинуясь не столько внешним, подражательным, сколько внутренним, имманентным факторам [149] . Никто не звал русских женщин „к перу“, к самовыражению. Они создали свои первые автобиографические произведения, повинуясь неотрефлектированным (ментальным) побудительным мотивам, которые моделировались внутренним содержанием их эпохи, ее контекстом» [150] .
149
Хотя полностью исключать возможность влияния «культурных факторов» образцов жизнеописания античных и западноевропейских, агиографической традиции на русских женских авторов XVIII века (особенно второй его половины) было бы необоснованным.
150
Пушкарева Н. Л.У истоков женской автобиографии в России // Филологические науки. 2000. № 3. С. 63.
Среди наиболее известных женских автодокументальных текстов, написанных женщинами XVIII века в том же столетии или в начале следующего, следует непременно назвать уже упоминавшиеся «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгоруковой»(1767, первая публикация в 1810); «Записки императрицы Екатерины II»(последняя редакция относится к 90-м годам XVIII века; опубликованы впервые в 1859 году); «Записки княгини Екатерины Дашковой»,которые во французском оригинальном тексте носили название « Mon histoire» (1804–1805, первая публикация в переводе с французского на английский в 1840 году, в русском переводе впервые опубликованы в 1859 году); «Воспоминания»А. Е. Лабзиной (1810; опубликованы впервые
151
Эти тексты называют, например, в своем обзоре Клайман и Вовлес. См.: Clyman Т. W., Vowles J.Introduction // Russia through women’s eyes: Autobiographies from Tsarist Russia / Ed. by Toby W. Clyman and Judith Vowles. Haven; London: Yale University Press, 1996. P. 14–19; Тексты Долгорукой, Головиной, Лабзиной включает в свою антологию О. Кошелева (см.: Кошелева О. Е.«Свое детство» в Древней Руси и в России эпохи Просвещения (XVI–XVIII вв.). М.: УРАО, 2000). См. также: Улюра А.«Женское вторжение» в русской литературе и культуре XVIII века. Киев: Наукова думка, 2001. С. 65–91.
Как видно из этого перечня, за исключением ЗаписокДолгоруковой, все названные женские тексты стали известны публике гораздо позже их написания и уже потому не могли создать определенную традицию женской мемуаристики, на которую прямо или косвенно имели бы возможность ссылаться женщины, писавшие автодокументальную прозу в первой половине XIX века. Тем не менее подспудно традиция существовала — она была известна в виде слухов, списков [152] и преданий.
152
А. Г. Тартаковский анализирует в своей работе, как распространялись в списках в начале XIX века мемуары Е. Р. Дашковой. См.: Тартаковский А. Г.Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX в. С. 122–126.
Интересно посмотреть, что отличало женские мемуарно-автобиографические тексты, предшествовавшие тем, которые будут непосредственно предметом нашего интереса. Так как в мою задачу не входит подробное изучение автодокументального женского наследия XVIII века, то считаю возможным ограничиться этими самыми известными текстами, обозначив наиболее очевидные тенденции, нашедшие в них воплощение.
Одну из тенденций или моделей женского само(о)писания можно увидеть в текстах Долгоруковой и Лабзиной [153] .
153
Именно этих двух женщин и их мемуарные тексты выбирает Ю. М. Лотман для того, чтобы продемонстрировать характер «человека XVIII века». Однако в блестящем эссе Лотмана судьбы и тексты Долгоруковой и Лабзиной по большей части рассматриваются как сопоставительный фон для рассказа об их мужьях — Иване Долгоруком и Александре Карамышеве ( Лотман Ю. М.Две женщины // Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искусство-СПб., 1994. С. 287–313).
Между агиографией и автобиографией:
«Своеручные записки» Натальи Долгоруковой и «Воспоминания» Анны Лабзиной
Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова (урожд. Шереметьева) родилась в 1714 году, в 16 лет вышла замуж за представителя одной из самых знатных и аристократических фамилий — Ивана Алексеевича Долгорукова. Между их помолвкой и свадьбой прошло меньше месяца, но за это время обстоятельства — и общественные, и личные — радикально изменились. После неожиданной смерти юного императора Петра II (невестой которого была сестра Ивана Долгорукова Екатерина) и неудачной попытки заявить претензии на русский трон, семья попала в жестокую опалу и была отправлена в ссылку в Сибирь (позже, в 1739 году, Иван Долгоруков и его двоюродные братья будут казнены) [154] .
154
См.: Моисеева Г. Н.Записки и воспоминания русских женщин XVIII — первой половины XIX века и их культурно-историческое значение // Записки и воспоминания русских женщин XVIII — первой половины XIX века. М.: Современник; 1990. С. 6–10; Лотман Ю. М.Указ. соч. С. 290–330.
К моменту «перемены участи» Наталья Шереметьева еще не была венчаной женой и могла вернуть жениху слово, но она предпочла выйти замуж и разделить с мужем все тяготы опалы и ссылки.
Свои «Своеручные записки» Н. Долгорукова пишет в 1767 году, когда она уже девять лет как живет в монашестве под именем Нектарии. Желание рассказать историю своей жизни объясняется в начале текста просьбами детей (точнее, сына Михаила и невестки), а также стремлением преодолеть уныние и беспокойные мысли после их отъезда. Этим объясняется сосредоточенность рассказа на себе, интимность, эмоциональность и разговорность [155] языка. «Я так вам пишу, будто я с вами говорю, и для того вам от начала жизнь свою веду» (9).
155
Примером разговорности языка может послужить, например, место, где Долгорукова «цитирует» выражение из Библии (1-я Книга Царств), которое позже М. Лермонтов выбрал эпиграфом к поэме «Мцыри»: «Вкушая, вкусих мало меду и се аз умираю». В изложении Долгоруковой это звучит так: «Со мной так случилось, как с сыном царя Давида Нафаном: лизнул медку и пришло было умереть» ( Долгорукова Н. Б.Памятные записки княгини Натальи Борисовны Долгоруковой // Русский архив. 1867. № 1. С. 13). В дальнейшем все цитаты по этому изданию с указанием страницы в тексте).
Но в то же время на самоинтерпретацию в ЗапискахДолгоруковой заметное влияние оказывает религиозный дискурс — она рассказывает свою жизнь как историю испытаний, «хождения по мукам» и смирения перед судьбой, приятия своей судьбы. Недаром С. Н. Глинка, который несколькими десятилетиями позже, в 1815 году, написал повесть «на материале» этих автобиографических записок, ориентировался на жанр канонического жития — «мартирия» и описал индивидуальную историю героини через концепты «искушения» — «подвига» — «жертвы» — «обращения» [156] . (Выразительно уже название повести: «Образец любви и верности супружеской, или бедствия и добродетели Н. Б. Долгоруковой, дочери фельдмаршала Б. П. Шереметьева и супруги князя И. А. Долгорукова».)
156
Капитонова Л. А.Два лика Натальи Долгоруковой в «зеркале» исторической повести С. Н. Глинки // Российские женщины и европейская культура: Тезисы докладов II научной конференции. СПб., 1994. С. 31–32.