Разговоры с зеркалом и Зазеркальем
Шрифт:
Подводя итог нашему анализу текста ВоспоминанийСофьи Васильевны Капнист-Скалон, нужно вернуться к поставленному в начале главы вопросу: является ли это произведение женской автобиографией.
Сидони Смит считает, что до XX века в европейской традиции существовали две модели, по которым создавались женские автобиографии: одни писали «патернальные» истории, превращая свое Яв «phallic women»; другие пытались воссоздавать комфортабельный для их репутации, одобренный существующим порядком канон «идеальной женственности» — но тогда это не была уже «формальная автобиография», которая, по мнению Смит, является подчеркнуто андроцентрическим жанром [401] .
401
Smith S.A Poetics of Women’s Autobiography: Marginality and the Fictions of Self-Representation. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 1987. P. 53–56.
Не
Стараясь ориентироваться на одобренные, признанные женские роли дочери, сестры, матери (если принять во внимание адресата), зачастую выступая от лица некоего семейного Мы,мемуаристка редко говорит о себе и своей жизни прямо. Но даже когда она делает это, то естественно говорит «чужим» языком патриархатной культуры своего времени. Однако мы все же можем постараться прочитать в этом нарративе ее собственное сообщение о себе, если сосредоточимся на исследовании того, что «написано курсивом» в чужом дискурсе, обратив внимание на то, чтоименно в этом чужом дискурсивном материале она маркирует как более свое— количественно (более подробный рассказ) и качественно (более эмоционально окрашенная интонация повествования); какие (иногда еле заметные) трансформации стереотипных ролей и сюжетов есть в тексте.
Второй важный способ самоописания — это саморепрезентация через других.
Повествование о других-мужчинахпозволяет ей обозначить круг собственных идеологических предпочтений, но гораздо более важными и значимыми в тексте являются другие-женщины.И чем ближе (биографически) и позитивнее (с точки зрения существующих социокультурных конвенций) эти женские другие,тем труднее для автора использовать их для самовыражения.
И все-таки наиболее влиятельный для Скалой стереотип «самоотверженной матери» и близкие ему образы няни и бабушки лишены в тексте положенной позитивной целостности, и в трещинах и разрывах этой целостности можно увидеть вопросы, обращенные к себе.
Гораздо более свободно ставить и обсуждать проблемы женской личности вообще и собственной — в частности Скалон удается через тех других-женщин,которые могут быть определены как далекиеженские другие.Чем более объективированы образы героинь Воспоминаний,тем в большей степени они обеспечивают свободу выражения авторской субъективности.
При этом все наши «стратегические ухищрения» чтения и интерпретации текста так и не позволяют в конце концов выстроить целостный образ женского Я,который можно было бы точно и четко описать и определить. Скорее через чужой (литературный) дискурс и женских другихавтору удается очертить какое-то «проблемное поле» собственной идентичности, обозначить «болевые точки» женской личности.
Вглядываясь в такое сокровенное — скрытое в чужом, но потенциально богатое, ценное Яавтобиографии С. Капнист-Скалон, вспоминаешь название одной из дневниковых заметок К. Батюшкова: «Чужое — мое сокровище» [402] .
402
Батюшков К. H.Опыты в стихах и прозе. М.: Наука, 1977.
Преступление и оправдание: Автобиография Н. С. Соханской
Рассмотренные выше ВоспоминанияС. Капнист-Скалон, как я пыталась показать, — это скрытая, сокровенная автобиография, где женское Я показывает себя опосредованно, через других. Текст, о котором пойдет речь в следующем разделе, — открытая, непосредственная и даже в некотором роде демонстративная саморепрезентация женского Я, более того — женского писательского Я.
В 1896 году в журнале «Русское обозрение» Ст. Понамарев опубликовал Автобиографиюписательницы Надежды Степановны Соханской (Кохановской), писательницы, повести которой («Гайка», «После обеда в гостях», «Из провинциальной галереи портретов» и др.) в 1850–1860-е годы были известны русской публике и достаточно доброжелательно оценивались критикой [403] .
Соханская скончалась в 1884 году, а текст, публикуемый «Русским обозрением», представляет собою ее записки о собственной жизни, написанные ею в 22 года и адресованные известному издателю и литератору П. А. Плетневу.
403
О Соханской см.: М. Z. (Mary Zirin).Sokhanskaja, Nadezhda Stepanovna // Dictionary of Russian Women Writers / Ed. by Marina Ledkovsky, Charlotte Rosenthal, Mary Zirin, Westport and al. Greenwood Press, 1994. P. 613–616. Здесь же библиография немногочисленных работ о Соханской.
Ст. Понамарев в предпосланной Автобиографиивступительной заметке сообщает обстоятельства написания публикуемого им текста.
В феврале 1846 года Н. С. Соханская послала Плетневу, издателю «Современника», свою повесть «Графиня Д.» с просьбой дать ей оценку и, если возможно, опубликовать. Плетнев ответил, что повесть представляется ему слабой, но что он готов принять участие в литературной судьбе молодой провинциальной девушки. Довольно критически отнесся Плетнев и ко второй присланной Соханской повести «Метель»; для того чтобы избавиться от влияния «модной французской школы», которое он видел в ее повестях, он предложил ей написать что-то непритязательное — например, о своей жизни, о годах учебы в институте.
Тронутая вниманием и участием со стороны известного издателя, Соханская сразу же занялась составлением записок и «писала Плетневу: „Вы хотите знать подробно обо мне: кто я? как я? — извольте. Я вам представлю, по возможности, полный и верный отчет о моей жизни. Понимаю, что для вас мало одних внешних обстоятельств; вы хотите заглядывать глубже в человека, — я удовлетворю вашему благородному любопытству. Да! Я разверну пред вами внутреннюю мою жизнь, ощущения духа, — это будет залог моей к вам неизменной преданности и того глубокого уважения, которым я полна к вам“» [404] .
404
Пономарев Ст.П. А. Плетнов и Н. С. Соханская (Кохановская). (Ее автобиография, посмертные бумаги и письма) // Русское обозрение. 1986. № 6. С. 471.
Она посылала свои записки Плетневу частями, вызывая со стороны своего корреспондента, которого неизменно называет учителем,живейший интерес и нетерпеливое ожидание продолжения.
Плетнев был поражен текстом автобиографии, он не скупился в письмах к Соханской на похвалы и в письме Жуковскому замечал, что автобиография этой его «знакомой незнакомки» «есть лучшее, что только явилось у нас оригинального в последние пять лет. Тут исчерпаны все виды красоты и все оттенки русской жизни» [405] .
405
Там же. С. 475.