Разговоры в черноте при третьей луне
Шрифт:
– Да.
– Он тоже идиот?
– Нет. Он Хан.
– В смысле?
Грайне терпеливо поглядела на Боргеса. Выпила ещё.
– Он спросил, сколько у капитана этих бомб. Тот ответил - семьдесят две. Хан тут же сдался.
Боргес непонимающе смотрел на Грайне.
– Почему?
– Сложи два и два. А лучше вспомни, сколько солеранне было в криокамерах.
– Ну хватит! Сколько?
– Ты всё-таки пьян.
– Да.
– Их было восемьдесят четыре. Осталось семьдесят два плюс Хан.
Боргес почувствовал, что голова идёт кругом.
–
– Ну да. А что из деяний Маркуса не подлость?
Боргес вдруг понял, что ему уже всё равно, что было дальше. Да, наверное, дальше были перестрелки, попытки вести переговоры, Маркус прилетел туда лично и в конце концов погиб... и всё это уже было неважно. Важным оставалось совершенно другое, и надеяться на хоть насколько-то хороший исход было беспредельной наивностью. Он пил, давился янтарной гадостью, которой не помогал и лёд, смотрел на Грайне, которая почему-то ничего не рассказывала дальше. В душе даже возникла злость на неё: почему же она молчит? Если бы говорила, можно было бы попросить заткнуться... потому что всё не то и не так. А она молчит... как будто всё понимает.
Наконец он решился.
– Они все мертвы, да?
– Кто?
– Ты пьяна. Как это - кто? Мы вообще про кого говорим?
– Много про кого. Про патруль клингонов. Про экипаж "Разведчика". Про Хана и солеранне. Кто тебя интересует? Клингоны мертвы, - кроме тех, кто не выходил из кораблей и успел удрать. Из экипажа "Разведчика" двенадцать человек погибли, тридцать четыре ранены. Вместе со мной на землю сошло больше половины экипажа. Солеранне... их никто не размораживал.
Боргес подумал, что сейчас ударит Грайне.
– Они погибли в этих своих капсулах?
– Нет. Остроухий умудрился вытащить их из бомб и доставить обратно на планету. Хана поймали и присоединили к ним. Он так и не узнал, что они живы. Он был в полном отчаянии.
– Почему... почему Остроухий его не убил?
– Я же говорила. Капитан схватил дозу радиации, и его спасли при помощи переливания крови солеранно. Ты же знаешь, как солеранне спасали друг друга и своих людей во время той войны.
– Да, а потом?
– Не знаю. Ты что, предпочёл бы, чтобы его убили?
Боргесу показалось, что Грайне смотрит на него сквозь прицел.
– Что ты несёшь? Конечно, нет. Просто этот народ...
– Да знаю, - отмахнулась Грайне. Взгляд её смягчился.
– Ты меня не пугай, дорогой. Я как-то очень не хочу пожалеть о том, что я тебе вываливаю такие вещи.
– Ты не пожалеешь. Это всё, что ты хотела мне рассказать?
– Факты - все.
Боргес увидел, как Грайне на глазах ссутулилась и потускнела. Порыв прошёл, острая, яростная необходимость друг в друге стремительно таяла, скоро пронесётся ночь, и он уедет, и каждый уйдёт в свою жизнь. Он вдруг осознал: да, именно необходимость друг в друге, не только нужда Грайне посоветоваться в трудный момент... ему тоже было надо - быть нужным ей. Пусть и редко. Пусть так. Но теперь эта нужность друг другу исчерпывалась... и пришла горькая тоска. Он не ожидал, что так будет. Раньше бывало иначе, но ту же самую взаимную нужность он всегда ощущал как драгоценность, как будто ты несёшь полный до краёв стакан прозрачной родниковой воды и боишься пролить... Сейчас её было намного, неизмеримо больше, и она тоже заканчивалась. И от этого хотелось взвыть.
– И... чего же ты хочешь?
– Не знаю. Остроухий не смог их убить, но и решить проблему солеранне тоже не смог. Фактически он оставил решение другим поколениям: мол, вот информация, думайте сами, что делать. А делать придётся. Криокамеры устаревают, их можно заменить... но тела изнашиваются даже в них, и даже тела солеранне. Оставить их там - тоже означает убить, и каждый, кто знает и соглашается на это, присоединяет свой голос к тем, кто триста лет назад вынес им смертный приговор. Я - знаю. И я не хочу. Ты теперь тоже знаешь.
Боргес внешне оставался спокоен.
– Ты решила возложить на меня это знание? Заставить тоже знать и принимать решение - безразлично, действием или бездействием?
Грайне возмущённо выпрямилась.
– Ты за кого меня принимаешь?! Ты считаешь, что я такая же, как Рене?
Боргес поднял руку, и она замолчала.
– Нет, не считаю. Причём тут она? Помнится, мы договорились вопрос о ней не поднимать, так что не будем об этом.
Грайне пожала плечами, но возражать не стала.
– Хочешь, я скажу, что сейчас творится в руководстве космофлота?
– спросил Боргес.
– Зачем?
– Они поняли, что их чуть было не втравили неподготовленными в войну с клингонами. С самым сильным космофлотом из окрестных планет. Они в растерянности. Они не хотят воевать. Они включили дипломатию.
– К чему всё это?
– К тому, что солеранне в свои времена тоже не хотели воевать. Они хотели просто жить. Они повели за собой в эту простую жизнь множество людей. Поэтому они смогли контролировать треть планеты. Поэтому народ был бы в ярости, узнав об их казни, и снёс бы тех, кто это сделал. Но не сложилось.
– К чему всё это?
– Если вернуть солеранне к жизни, мы все будем на одной стороне, к тому же, живыми они гораздо полезнее. Живыми - и свободными. Думаю, загнанный в угол Хан это достаточно доказал. Надеюсь, тебе удастся внушить это тем, кто отвечает за состояние криокамер.
– Мне?!
– Скажи, пожалуйста, ты давала подписку о неразглашении?
– Относительно чего?
– Относительно того, что было с "Разведчиком".
– Нет. Если бы дала, я бы сейчас с тобой не разговаривала.
Боргес помрачнел.
– Да. Ты бы либо молчала и улетела на "Разведчике", либо сошла на землю и была бы мертва. И это только подтверждает то, что я сказал. Руководство космофлота не хочет войны.
Грайне посмотрела на часы.
– Тебе скоро вылетать на работу. Ты даже успеешь поспать.
Боргес покрутил в пальцах бокал. У него ещё оставалась янтарная гадость, у Грайне не было ни капли.
– Постарайся быть убедительной. Как сейчас.
– Спасибо.
– Не за что.