Разговоры в черноте при третьей луне
Шрифт:
– Неужели?
– Не насмехайся. Ты знаешь, что это так, тебя не устраивает заплаченная за это цена, - ну так что ж... ты ничего не вернёшь и не сможешь поторговаться. И за тобой - время. Точнее, не за тобой. Оно - с тобой. Оно летит. Оно несёт тебя на своих прозрачных чёрных крыльях. Оно не даст тебе упасть. Время сильнее прошлого. Оно никогда и никого не лечит, оно жестоко, оно ставит тебе новые и новые барьеры, и ты встречаешься с ними, смотришь и понимаешь: о, да, я это умею, я могу, я сделаю, вот так уже было, и больше так не повторится, потому что я знаю, как
Молчание. Долгое, медленно поднимающее - от заката к рассвету, к неизбежному грядущему дню. Трудно поверить, страшно трудно, но...
– Да. Спасибо. Это ответ. Я услышала. Спасибо.
***
На разговор к военным она шла без мыслей и без эмоций, - всё как будто перегорело, словно исполнение пришло тогда, когда было уже не нужно. За спиной были метания и ночи при третьей луне, прокрученные в голове сотни раз разговоры, - и теперь всё надо было отринуть, потому что не сказанное теперь предстояло произнести вслух, чтобы услышать реальный ответ. Скорее всего, ответ "нет". Так подсказывала логика и жестокий разум.
Двери открывались одна за другой, - бесконечные двери, шаги к каждой из которых съедали время, остававшееся между нею и грядущим. Двери. Лифты. Люди в форме, провожающие по коридорам. Её хватило на то, чтобы признать: да, дело не только в том, чтобы держать пришедшего под контролем, здесь действительно можно заблудиться.
Она шла вперёд, и сил разговаривать с сопровождающим не осталось. Боргес сказал: будь убедительна. Сейчас она больше всего сомневалась в своих способностях не то что быть убедительной, а и вообще излагать то, что знает.
Генерал был немолодым, абсолютно седым и неуловимо похожим на Боргеса. От этого сначала на секунду стало легче, - душа потянулась к нему, - но потом Грайне одёрнула себя: он ещё ничего не сказал, он только наконец разрешил прийти. За одно это говорить "спасибо"... как-то рановато.
Генерал понимающе улыбнулся. Грайне недоумённо насторожилась: даже так? Сразу?
– Рассказывайте, - генерал широким жестом предложил ей сесть.
– Говорите всё, что думаете.
– А то, что я видела и знаю, вас не интересует?
– Скажем так. Со многими известными вам фактами мы знакомы в гораздо большем объёме. Ваш друг...
Грайне нахмурилась. Боргес? Они знакомы?
– Ваш друг много говорил о вас. Поэтому, повторюсь, мне хочется услышать всё, что вы думаете.
Грайне посмотрела в сторону. В кабинете не было окон, здесь всё было одето в лёгкий светло-серый цвет, но ощущения запертости не возникало, - напротив, казалось, что над головой небо.
Она решилась.
Она говорила о долге и человечности, о свободе выбора и обязанности отвечать за чужую жизнь. О пользе и использовании, и том, что, по сути, все друг друга используют, только с разной степенью добровольности... и о том, что она готова и дальше служить своей родине, но с открытыми глазами, готова идти на риск, - но полностью осознавая его и имея возможность что-то изменить. Мало ли что, вдруг она в каких-то вещах разбирается лучше, чем её начальство, такое уже бывало. Она не заметила, как с солеранне и Хана переехала на себя, говорить было легко, и этим серым глазам она была готова рассказывать как на духу.
Генерал слушал, не перебивая. Единственный раз он уточнил, - в чём заключалось преступление Рене, и почему её нельзя было предоставить обычному правосудию. Кивнул. Согласился, что цена за свободу души Боргеса была высока, но дело того стоило. При словах об Остроухом не удержался от улыбки, - похоже, этот любитель дотошных отчётов в вышестоящих инстанциях пользовался славой поставщика бесконечных развлечений. Грайне вдруг ощутила, как всё это далеко, - "Разведчик", Остроухий, смерть Рене. В кабинете почему-то реяла тень Боргеса, - как будто одно упоминание о нём сделало генерала союзником, и они теперь говорили на одном языке. Она откуда-то точно знала, что выйдет из кабинета свободной и спокойной, и до этого выхода оставалось только добраться. Дожить. Переступить грань незнания, - незнания того, что скажет генерал... что он сделает. И будет - легко.
И дальше будет солнечно.
Генерал открыл экран и вывел на него изображение. Грайне невольно вздрогнула: криокамеры были нового образца, но слишком напоминали те, известные с давних времён, в которых отправляли разведчиков планет.
– Мы провели расследование, - негромко говорил генерал, и камера одно за другим показывала лица спящих.
– Оно шло долго, простите нас... и да простят они нас, когда проснутся.
– Что?
– Да, вы не ослышались. Когда проснутся. Вам придётся иметь дело с ними.
– Мне?
– Да. Боргес был прав. Он во всём был прав, ваш Боргес.
Грайне постаралась не останавливаться на этом "ваш".
– В чём именно?
– Мир на пороге новой войны. Мир на пороге больших открытий и перемен, и в этих переменах нам нужны союзники, - если вы сумеете сделать их союзниками.
Грайне показалось, что она ослышалась.
– Почему - я?
– Потому что это Хан. Он - жестокость и верность. Он никогда не предаст того, кто спас его людей. Он никогда не предаст вас, Грайне. Да, - вы сможете направлять его только до определённой черты, которую он обозначит. До того момента, пока он не решит, что эта верность противоречит его интересам. Но и в этом случае он не позволит себе причинить вам страдания. Он вас просто убьёт. Милосердно и безболезненно. На это вы можете рассчитывать.
– Спасибо, - растерянно проговорила Грайне.
– Не мне. Идите к ним, - он кивнул на экран.
– Сейчас их будут будить. Вы должны быть рядом. Вы должны быть первым человеком, которого увидит - и узнает - Хан.
– Узнает? Точно?
– У него великолепная память. Вы расскажете ему всё, что видели и сделали. Мы подтвердим. Не сразу, - тогда, когда они в состоянии будут общаться не только с вами.
– Но что же я им расскажу?
– Ваши сказки про мутантов, - улыбнулся генерал.
– Вы же учёный... вы понимаете, что это не просто сказки.
– Их потомки?
– Да. Идите. Там ждут только вас. Вас ждут.