Разгром в Сент-Луисе
Шрифт:
Лицо парня выразило одновременно испуг и тупое недоверие:
— Ринго? Ринго умер?
Улыбка Бланканалеса стала просто обворожительной:
— Ага. Это я его уделал.
Прошло несколько долгих секунд, прежде чем охранник уяснит смысл сказанного. Его рука метнулась к пистолету, но это инстинктивное движение остановил взмах левой руки Политика... Отсеченная с хирургической точностью кисть упала на траву. Длинное лезвие продолжило свой путь, и тонкий глубокий надрез возник на горле парня. Стражник свалился, издавая булькающие звуки.
Пес
Политик начал медленно водить лезвием охотничьего ножа перед мордой собаки, приговаривая:
— Сидеть! Сидеть, чтоб тебя, сидеть или кровь пущу!
Секунд десять длилась борьба взглядов, потом пес сдался, поджал хвост и уселся на траву. Рычание перешло в скулеж.
Бланканалес осторожно протянул руку и почесал пса за ухом, потрепал по загривку, высвободил поводок и мягко заставил собаку подняться на ноги.
— Пошли, дворняга, — сказал он, и неспешным шагом направился к зданию. Пес последовал за ним, лишь раз оглянулся на своего павшего хозяина.
Второй раз Политика окликнули метрах в тридцати от дома. Человек, подавший голос, находился под куполом, на крыше здания и был практически невидим с того места, где стоял Бланканалес, зато сам он созерцал Розарио через телескопический прицел большой винтовки.
Бланканалес присел рядом с собакой, глядя на крышу, откуда раздался голос, и прокручивал в мозгу всю совокупность факторов: линию огня, высоту солнца над горизонтом, возможное укрытие. Он находился на открытой лужайке, солнце светило сбоку, и у снайпера, засевшего на крыше, не было никаких помех для стрельбы. Бланканалес был весь как на ладони, и даже его потрясающая способность сливаться с окружающей средой ничем не могла ему помочь. Что ж, придется положиться на свой язык и, если все будет хорошо, на своего партнера.
— Я сыт по горло этим дерьмом, — заорал он вверх, стараясь придать голосу раздраженные интонации. — Кто-нибудь распоряжается в этом бардаке?
— Кто ты, парень?
— Кто я? Слушай, где завтрак для моих парней? Мы уже два часа ждем!
— Каких парней? Эй, скаут, ты уверен, что попал в свой лагерь?
— Не валяй дурака! И отведи от меня свою пушку!
Человек на крыше колебался.
— А где Эл? — спросил он.
— Какой Эл?
— У тебя его собака, приятель.
— А-а, этот... Он отправился к воротам перекинуться словцом с Ринго. Ты что — не видишь его?
— Я еще не научился глядеть одним глазом в одну сторону, а другим в другую. Как у тебя оказалась его собака?
— Он голодный, точно так же, как я и мои парни. Слушай, я не собираюсь тут всю жизнь торчать и ...
— Не шевелись!
Бланканалес, который начал было осторожно двигаться в сторону портика, снова замер.
— Да послушай же, черти бы тебя забрали! Дел еще два часа назад обещал прислать нам чего-нибудь пожрать.
Стрелок оторвался от прицела, но ствол винтовки в сторону не отвел.
— Мне никто ничего не говорил насчет группы за оградой.
— Но меня-то ты видишь, не так ли?
— Вижу.
— Прекрасно, чтоб тебя! Ринго об этом сказали, Элу тоже сказали. Я знаю, что и прислуга в курсе, потому что
Переговоры явно затягивались. Куда к черту подевался...
Парень наверху заявил:
— Ладно, ты стой, где стоишь, а я звякну вниз, чтобы тебе кого-нибудь прислали.
— Давно пора!
— Ты там не очень! — охранник, судя по движению руки, поднес к уху трубку. — Что это на тебе за маскарад? Ко Дню всех святых готовишься?
— Ты, болван, видимо не заметил, что идет война? — осведомился Бланканалес.
— Что-то я тебя, парень, не видел раньше.
— Твое дело позвонить. Спроси их, где завтрак для Гав-команды?
— Для какой команды?
— Гав! Гав! Не слышал, как собачки разговаривают?
Охранник засмеялся и сказал:
— Минутку...
Но время, отпущенное ему, уже вышло, не осталось даже минуты. Парень внезапно замер, и даже на таком расстоянии Политик увидел, как характерно выкатились его глаза. А затем и он, и его ружье исчезли под куполом.
На его месте на долю секунды возникла знакомая фигура в черном, подала знак рукой и снова скрылась.
Человек и собака без помех прошествовали к ступеням большого каменного крыльца и уже начали подниматься наверх, когда отворилась парадная дверь.
На крыльцо вышел здоровенный тип с пистолетом в руке и тяжелым взглядом уставился на Бланканалеса.
— Что за шум? Ты кто такой?
— Нет, ну это же надо! Я не намерен начинать все заново, — раздраженно отреагировал Бланканалес. Он быстро намотал поводок на перила из кованого железа и на секунду повернулся спиной к «горилле», чтобы на прощанье погладить пса. Когда он выпрямился и снова обернулся к охраннику, в руках у него был автомат, ствол которого уже изрыгал огонь.
Под ударами пуль мафиози свалился с крыльца на клумбу, разбитую на краю газона. Следующая очередь разнесла вдребезги все стеклянные панели двери. Бланканалес ворвался в холл, водя стволом автомата справа налево. Два парня с широко раскрытыми ртами не успели даже вытащить пушки, хотя кобура у каждого была расстегнута. Оба свалились как тряпичные куклы на пол у дальней двери холла.
Холл напоминал огромный бальный зал со сводчатым потолком и великолепной изогнутой мраморной лестницей. Пока что никого живого, кроме самого Политика, здесь не было, но за дальней дверью открывался еще один обширный холл с высокими сдвигающимися дверями по обе стороны. И из одной двери уже выбегал охранник с внушительной пушкой в руке. Политик к этому времени находился в центре бального зала.
Перестрелка длилась всего несколько секунд, но с пяток «шмелей» сорок пятого калибра прожужжало мимо Бланканалеса, прежде чем он нашпиговал грудную клетку мафиози «орешками» в стальных оболочках.
В это самое мгновение на лестнице прогремел и раскатился гулким эхом выстрел какого-то солидного оружия, которое могло быть только «громом небесным», как любовно называл Болан свой «отомаг»... Грохот выстрела ознаменовал появление на сцене еще одного тела. Оно прибыло откуда-то с верхних этажей и рухнуло вместе со своим оружием под ноги Бланканалесу.