Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии
Шрифт:
— Прощай, Игнат Васильевич, — говорит она и кланяется в пояс.,
— Прощай, Ульяна Фоминишна, прощай, детка… — Троекратно целуются.
Подходит старший седобородый сын — Фома Савватеев:
— Прощай, мать, — кланяется в пояс.
Она целует его в лоб, он ее— в плечо.
Так проходят по старшинству еще три сына. Несмотря на страшный переполох в станице, разрывы снарядов, они все делают не торопясь.
К Ульяне Фоминишне подходит последним ее внук, сын Фомы — Егорушка.
— Прощай, бабка! —
Она обнимает его и гладит по голове, он недоволен, ловко высвобождается из-под ее рук. Тем временем сыновья Игната Васильевича прощаются с женами.
— Прости, если что, Евдокия Федоровна, — говорит Фома и кланяется в пояс.
— Прости, если что, Фома Игнатьевич, — отвечает она.
Игнашка, двенадцатилетний сын Фомы, не отстает от отца, все просится взять и его:
— Возьми, тять, а? Возьми, а? Чо не взять-то, а? Право…
— Сказано, молод еще! Замолчь! — сурово говорит Фома.
Игнашка к деду:
— Дед, возьми, а? Ну чо не взять-то, а? Право?
— А вот этого? — грозится плетыо Игнат Васильевич. — Марш в избу!
У распахнутых ворот на всем скаку осаживает коня молодой казак, кричит:
— Савватеевы! Вы за Семенова аль за советы?
— За советы! — дружно отвечают Савватеевы.
— Уходить пора… Ворог близко.
— По коням, детки!.. — командует Игнат Васильевич и грузно ложится в седло.
«Детки» взлетают на коней.
Лавина семеновцев ворвалась в станицу, мчится по улицам.
Савватеевы съезжают со двора. Женщины и девушки прощально машут платочками. Дворовый пес увязался за Савватеевыми. Сосед — зажиточный старый казак — Седых кричит вслед из-за изгороди:
— А, бежите, совецка зараза? Знает кошка, чье мясо съела? Все одно нё уйдете от нашей петли!
Игнат Васильевич с коня грозится плеткой:
— Ужо вернемся, будет тебе!..
Лавина семеновцев стремительно катится по улицам станицы.
Игнашка с решительным и суровым выражением лица выводит из конюшни неоседланного коня, взлетает на него птицей и мчится вслед за Савватеевыми.
Станица горит. Стелется черный дым. Мчится открытая машина, в которой, закутавшись в шубы, сидят Курода и Якимовский.
Возникает, растет песня:
Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне…
Ревут баяны, разливается неизвестный хор.
Под звуки «Трансвааля» мы попадаем в большое село при станции Андриановна, где происходит формирование частей забайкальского фронта. Это вооруженный лагерь. Скопление телег с вооруженными людьми. Тает снег. Близится весна. На улицах варят пищу в котлах. Снуют пестро одетые и разнородно вооруженные
Пути забиты эшелонами. На перроне — только что прибывшая красногвардейская часть. Многие пьяны. Играют гармошки. У одного из пристанционных домиков красногвардеец с красным бантом на папахе пытается вырвать из рук женщины гуся. В одном месте качают, высоко подбрасывая вверх, какого-то студента.
Внутри станционного здания кишат бойцы. За столиком, окруженным красногвардейцами-рабочими, сидит Лазо.
Вбегает студент. Он очень растрепан.
— Кто будет Лазо? Где здесь Лазо? — мечется он.
Ему указывают. Он подбегает к столику:
— Товарищ Лазо! Я только что прибыл с эшелоном буквальных бандитов. Они творят там черт знает что! Прошу вас, прошу вас! — манит рукой.
Лазо на перроне:
— Кто здесь командир?
— Я командир, — развязно говорит один из толпы, выступая вперед. — А ты кто таков?
— Откуда часть?
— Из Верхнеудинска часть. А ты что за спрос?
— Немедленно постройте часть на перроне, — спокойно приказывает Лазо.
— Откуда ты такой выявился?
— Если через пять минут часть не будет построена… — резко говорит Лазо и глядит на часы.
— От привязался! — изумленно и весело говорит командир. Обернувшись, поднял руки, кричит — Эге-гей!.. Становись!..
Часть на перроне перед Лазо в очень расхлябанном строю.
— Приказываю немедленно погрузиться в теплушки, — говорит Лазо. — Отряд отправляется назад в Верхнеудинск. Тому, кто позорит святое звание солдата революции, не место на фронте!
— Сам катись колбасой! Заткнуть ему глотку! Откуда такой выискался? — ропщут в строю.
— Я буду считать до трех, — громко говорит Лазо, — по счету «три» будет открыт пулеметный огонь… Раз…
Все, кроме командира, в панике бросаются по теплушкам.
— Два…
Перрон опустел. Остались Лазо, студент, несколько красногвардейцев-рабочих и командир части.
— Закрыть теплушки! — приказывает Лазо.
Красногвардейцы-рабочие задвигают двери теплушек.
— Подайте эшелону паровоз на Верхнеудинск! — приказывает Лазо коменданту станции.
Снова внутри станционного здания. Лазо за столиком. Неуверенно и смущенно подходит делегация от эшелона во главе с командиром.
— Как? Вы еще не уехали? — спрашивает Лазо.
Командир смущен:
— Бойцы первого Верхнеудинского просят отменить ваш приказ… Бойцы клянутся свято блюсти революционную дисциплину и кровью своей искупить свою вину…
— Бойцы ваши очень хорошие люди, а во всем виноваты вы, — говорит Лазо, — вы лично… Да, да… В головах ваших бойцов много еще темноты, невежества, распущенности, а вы, вместо того чтобы их учить, им потакаете…