Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт
Шрифт:
В поисках иного объяснения клиенты вспоминают о более глубинных проблемах в отношениях: о жестких перепалках или ледяном молчании, о недостатке доверия, постоянных разочарованиях и обвинениях. «Секс? Да вы шутите. После того, что он мне сказал?», «Да когда ты в последний раз показывала, что тебе это интересно?», «Думаешь, ты можешь без особого напряжения стать для меня привлекательным?», «Скорее бы ты выключил свой дурацкий телик: из-за него я чувствую себя просто куском мяса».
Разочарования копятся, но мне кажется, что есть еще ряд причин, объясняющих падение либидо, и связаны они с присущим нашей культуре двойственным отношением к сексуальности. Мы осознаем, что секс важен, и тем не менее колеблемся между полюсами, склоняясь то к полной вседозволенности, то к подавлению: «Не делай этого до брака», «Да делай это когда захочешь», «В этом нет ничего такого уж важного», «Это очень важное решение», «Должна быть любовь», «А при чем тут любовь?» Наш подход к сексу основан на принципе «все или ничего». В интернете постоянно появляются новые порносайты, а мы все спорим, вводить ли сексуальное образование в школах и если вводить, то называть ли новый предмет «секс» или «здоровье».
Несмотря на то что наступили времена невероятной сексуальной свободы, практика регулирования и ограничения сексуальных отношений не изменилась. В эту область вмешивается и государство – и некоторые из нас с облегчением вздыхают, а другие, наоборот, опасаются негативных последствий. С помощью страха и запугиваний мы пропагандируем воздержание, угрожаем импичментом политикам, позволившим себе нарушить правила строгой морали, сопротивляемся появлению однополых браков, боимся изменений законодательства в отношении абортов. Казалось бы, девственность – очень старомодное понятие, но до сих пор избранные нами официальные лица, рассуждая о законодательстве, связанном с сексуальностью, апеллируют к морали. Аборт, гомосексуальность, измены, «семейные ценности» – все эти темы остаются популярными в национальной политике Америки в течение более чем тридцати последних лет. Такой сексуальный консерватизм уходит корнями в традиции, где к удовольствию относились с большим подозрением и где процветало морализаторство по отношению к любым явлениям, выходящим за рамки гетеросексуальных моногамных связей, брака и секса исключительно с репродуктивной целью.
Тем временем телевизионные продюсеры приглашают на передачи тех, у кого было больше ста сексуальных партнеров. Никогда раньше секс не оказывался объектом такого открытого публичного внимания: куда ни глянь, мы везде видим откровенные образы. Секс давно признан оптимальным продающим инструментом и вовсю используется в рекламе. Включите любое телешоу в дневное время, и вы увидите матерей, спящих с приятелями своих дочерей, мужчин, любящих за этим наблюдать, домохозяек, увлеченно занимающихся проституцией под носом у ничего не подозревающих мужей. Теперь секс повсюду и во всех возможных формах, как писала об этом социолог Лилиан Рубин: «Порнография, импотенция, добрачные связи, секс в браке, секс вне брака, групповой секс, обмен партнерами, садомазо и прочие всевозможные виды сексуального поведения, обычные или странные».
Сейчас сосуществуют противоположные взгляды на секс, влияющие на наши отношения. Пары, с которыми мне приходится работать, живут на пересечении всех перечисленных противоречий и должны договариваться в контексте конфликтующих ценностных систем. Пуританизм отводит семье центральное место в обществе: брак должен быть разумным, рациональным, результативным. Вы работаете, копите, планируете. Вы относитесь к решению создать семью со всей ответственностью. Но параллельно живет и идеология абсолютной свободы каждого индивидуума. Мы верим в право на самореализацию в жизни и стремление к счастью. Мы ценим свободу спонтанно реализовывать собственные желания, а рыночная потребительская экономика пробуждает аппетит. Сексуальная культура диктует, что привлекательно и чего мы должны хотеть (как будто мы сами не способны понять, что и кто нас возбуждает). Сложилась целая индустрия, предлагающая гедонистические наслаждения за пределами брака и постоянно напоминающая о том, чем мы жертвуем, получая супружескую любовь и подавленную сексуальность.
Могут ли современные отношения быть достаточно прочными, чтобы выдержать пение сирен, обещающих бесконечные удовольствия? Когда нам постоянно предлагают заменить старое новым, когда в качестве образцов сексуальности нам показывают исключительно молодых и красивых (ведь никто в мире больше не стареет, кроме нас с вами), когда онлайн-секс обеспечивает удовлетворение любых ваших причуд, стоит ли надеяться сохранить эмоциональную близость с одним и тем же человеком на протяжении пятидесяти лет? Вердикт еще не вынесен. Нам обещают немедленное удовлетворение, уже доступное всем – кроме нас. Живя среди подобных иллюзий, мы получаем лишь постоянно растущий разрыв между тем, что нам предлагают хотеть, и тем, что нам позволено иметь. Пуританизм и гедонизм сталкиваются в жестоком конфликте.
«Не я, не сейчас» vs. «Безопасный секс – или никакого»
Не стоит заблуждаться: подобное насыщение вовсе не означает некое свободное от предрассудков отношение к сексу. Использование в маркетинге сексуально окрашенных образов можно считать избыточным, но вряд ли прогрессивным, и причина данного явления – в стремлении к прибыли и свободе рыночных отношений, а не в свободе мысли. Иными словами, активное использование секса нужно, чтобы заставить вас открыть кошелек, а не помочь вам прозреть. Возможно, именно поэтому человечество по-прежнему считает, что секс – это нечто грязное.
Наше двоякое отношение к сексу особенно ярко проявляется тогда, когда мы имеем дело с подростковой сексуальностью. Заметное число американцев считает, что, ограничивая доступ к сексуальному образованию и средствам предохранения, можно оградить тинейджеров от искушений плоти. Кампании социальной рекламы типа «Не я, не сейчас» [30] проповедуют воздержание как способ избежать подростковой беременности и болезней, передающихся половым путем. Государственная политика в области здравоохранения отражает идею о том, что подростковая сексуальность – отклонение от нормального поведения и его нужно предотвращать. Какими бы свободными ни были настроения в СМИ, многим американцам сексуальность кажется серьезным фактором риска.
30
Кампания Not Me, Not Now нацелена на американских подростков и с 2001 года пропагандирует воздержание. Прим. перев.
В противоположность этому европейцы воспринимают подростковую сексуальность как нормальную стадию развития, необходимую для формирования здоровой сексуальности взрослого человека. Секс не воспринимается как проблема – проблемой считается безответственное сексуальное поведение. Поэтому европейцы выбирают другой слоган: «Только безопасный секс – или никакого». Стоит также заметить, что в Европе тинейджеры становятся сексуально активными в среднем на два года позже американских сверстников, а число случаев подростковой беременности в три-четыре раза ниже, чем в Америке. Как получилось, что в американском обществе, где царит столь негативное отношение к подростковому сексу, такая статистика?
Эти два явления: табу на сексуальность и избыточное внимание к сексуальности, – сливаясь, создают проблему. И то и другое заставляет нас абстрагироваться от физиологической стороны полового акта. Секс может считаться в обществе грязным делом, но сексуальные отношения от этого не прекращаются. Однако в напряженной атмосфере запретов рождается чувство вины и стыда или, по крайней мере, неловкость. Секс оказывается оторванным от эмоций и социальных процессов. Не хватает сексуальности, интегрированной в эти процессы, чтобы удовольствие рождалось от ощущения связи и родства. И я не говорю сейчас исключительно о настоящей любви – я имею в виду и просто заботу и внимание к другому человеку.
Потусуемся вечером?
Рату двадцать два, она учится в колледже одного из лучших университетов Новой Англии. Ее мать – врач, отец – программист, оба иммигранты из Индии, ставшие за долгие годы упорной работы вполне состоятельными. Рату двенадцать лет проучилась в одной из школ Нью-Йорка с крайне конкурентной средой и сейчас надеется пойти по стопам матери и стать медиком. Я познакомилась с матерью Рату на вечеринке по случаю переезда одного из друзей. Когда я рассказала ей о теме моей книги, она попросила меня поговорить с ее дочерью: «Что я слышу от дочери? Это же просто невероятно. У этих детей такие холодные и пресные отношения. Хотите знать, что на самом деле происходит? Вы должны с ней поговорить. Я сама не могу ничего понять».