Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт
Шрифт:
В то же время, чтобы войти в эротический мир партнера, нужно предпринять серьезное усилие, понять эти фантазии, а также отделить себя от сценария. То, что мы услышим, может нам не понравиться и показаться совсем не сексуальным. Достичь нужного уровня эмпатии и одновременно объективности не так просто, особенно когда речь идет о желании. Если наш партнер возбуждается от того, что нам самим совершенно чуждо, то велик соблазн вначале осудить его, а потом уже задавать вопросы. Начав с искреннего любопытства, нетрудно быстро скатиться к взаимным обвинениям и отказу от отношений. Когда наше эротическое начало сталкивается с критикой, оно прячется. Приватность нарушена, появляется секретность.
Я горячий сторонник приватности и предпочитаю осторожно подходить к откровениям о своей сексуальности. Можно исследовать свой эротизм, но не обязательно делать результаты общедоступными; можно признать право на фантазии и не требовать деталей. Есть немало способов установить интимную эротическую близость, и для них не обязательно полностью раскрывать все личные тайны. Для каждой пары свой подход.
Культурные табу, касающиеся эротических фантазий, слишком сильны, и для огромного числа людей сама идея обсуждения этих фантазий вызывает чувство стыда и серьезное беспокойство. Но фантазии – это карта наших психологических и культурных забот. Если удается их выявить и проанализировать, это помогает нам лучше понять самих себя и начать необходимые изменения. Полностью закрывая наш личный эротический мир, мы получаем пресный секс без живости и эмоциональной близости. И люди не замечают, что скучные и однообразные сексуальные отношения часто являются следствием ограничения воображения.
Наше эротическое воображение – живое подтверждение того, что мы живы, и один из самых мощных инструментов для поддержания желания в отношениях. Давая право голоса своим фантазиям, мы освобождаемся от многих личностных и социальных барьеров, мешающих нам получать удовольствие. Лучше осознавая смысл наших фантазий, мы учимся понимать, что мы ищем, как сексуально, так и эмоционально. В эротических мечтах мы находим энергию, сохраняющую нашу страстность и сексуальность.
Глава 10
Тень третьего
Новый взгляд на верность
Вопрос: Есть ли секрет, помогающий надолго сохранить отношения?
Ответ: Неверность. Не сам акт, но его возможность. Для Пруста укол ревности – единственное, что может спасти отношения, тонущие в рутине.
Оковы брака так тяжелы, что нести их можно только вдвоем, а иногда и втроем.
47
Ален де Боттон – современный британский писатель. Издание на русском языке: Боттон А. Как Пруст может изменить вашу жизнь. М.: Эксмо, 2014. Прим. ред.
В Талмуде есть такая история. Каждую ночь рав Аши простирался перед образом милостивого господа и молил уберечь его от дьявольских искушений. Его жена услышала и удивилась: «Он уже столько лет даже не прикасается ко мне. Для чего он все это говорит?» И однажды, пока он занимался в саду, она переоделась Харутой и отправилась в сад. (Харутой звали вавилонскую блудницу. На иврите это слово означает также «свобода».)
– Кто ты? – спросил рав Аши.
– Я Харута.
– Я хочу тебя, – сказал он.
– Достань мне гранат с самой верхней ветки, – потребовала она.
Он принес гранат и взял ее.
Когда он вернулся домой, жена разжигала очаг. Он подошел и попытался броситься прямо в огонь. Она спросила: «Почему ты это делаешь?»
– Потому что случилось то-то и то-то.
– Но это была я, – объяснила она.
– Но я все равно хотел запретного.
Монолитная моногамия
Когда двое становятся парой, они начинают выстраивать границы: определять, что окажется внутри их пространства, а что останется снаружи. Вы формулируете предпочтения и делаете выбор, потом окружаете свой благословенный союз надежным забором. И появляются вопросы. Что я теперь могу делать в одиночку, а что мы будем делать вдвоем? Надо ли нам ложиться спать в одно и то же время? А ты будешь праздновать День благодарения с моей семьей? Иногда нам удается согласовать подобные решения раз и навсегда, но чаще приходится действовать методом проб и ошибок. Вы экспериментируете и пытаетесь понять, где теперь находятся границы дозволенного. «А почему ты не предлагаешь мне присоединиться? Я думал, мы вместе поедем». Достаточно взгляда, ремарки, молчания – и все эти сигналы каждому из нас приходится расшифровывать. Мы интуитивно стараемся определить, как часто нам видеться, как много общаться, насколько открыто нужно делиться мыслями и событиями. Мы внимательно анализируем наши связи с остальными людьми и пытаемся решить, какие друзья остаются важны для нас. Приходится подумать и о бывших любовниках и партнерах: можем ли мы вообще упоминать или рассказывать о них, видеться с ними? Так или иначе, мы разделяем зоны личного пространства каждого из нас и зоны, доступные обоим партнерам.
Мать всех границ, правящая королева, – верность, ведь именно она утверждает союз. Традиционно моногамия предполагала выбор одного партнера на всю жизнь, как у лебедей или волков. Но теперь моногамные отношения означают лишь, что в каждый момент времени у человека есть не больше одного сексуального партнера. (Как выясняется, лебеди и волки тоже не вполне моногамны.) Вот женщина выходит замуж, разводится, потом какое-то время остается свободной, затем меняет несколько любовников, выходит замуж во второй раз, снова разводится, выходит замуж в третий раз – и ее все еще можно считать моногамной при условии, что она во всех отношениях сохраняет верность партнеру. А вот мужчина, который пятьдесят лет живет с одной и той же женщиной, но однажды, на пятнадцатый год брака, позволяет себе увлечение на одну ночь – и тут же попадает в категорию неверных. Раз уж изменил, то изменил.
Боб Дилан пел: The times, they are a changin’ («Времена меняются»). За последние пятьдесят лет мы открыли для себя новые формы брачных и семейных отношений. Теперь они бывают традиционными, однополыми, трансгендерными, гражданскими. Мы можем воспитывать детей в одиночку, усыновлять их, становиться мачехами и отчимами или вообще отказываться заводить потомство. Теперь никто не удивится, если человек вступает в брак несколько раз или воспитывает в семье детей от разных браков. Мы также живем вместе, не вступая в брак. А бывает, что люди состоят в браке, но не живут вместе, а лишь иногда встречаются под одной крышей. Осознавая невероятную хрупкость матримониальных отношений, мы заключаем добрачные соглашения и разводимся без чувства вины. Все вышеперечисленное изменило границы и внутри пары, и между парой и внешним миром. Но каким бы гибким ни являлось наше отношение к браку, мы упорно настаиваем на соблюдении принципа моногамии. Есть, конечно, исключения: кинозвезды, стареющие хиппи, свингеры, – но в целом границы, защищающие принятый человечеством принцип эксклюзивности сексуальных отношений, остаются недвижимыми.
Наш флирт с моногамией не обходится даром. Бразильский семейный психотерапевт Мишель Шейнкман говорит: «Американской культуре присуща высокая степень толерантности к разводам. Но в этой культуре полностью отсутствует толерантность к сексуальной неверности». Мы скорее разорвем отношения, чем подвергнем сомнению их структуру.
Вера в моногамию настолько сильна, что большинство пар, и особенно гетеросексуальных, редко даже обсуждают эту тему. Ведь незачем дискутировать о том, что принимается как данность. Даже те, кто не против испробовать сексуальность во всем многообразии вариантов, часто не готовы говорить об изменении границ эксклюзивности сексуальных отношений. Моногамность – это абсолют. И получается, что мы не можем быть преимущественно моногамными, или на 98 % моногамными, или становиться моногамными время от времени. Попытка понять, что такое верность, означает, что эта тема открыта для дискуссии, то есть не является больше императивом. Но измена представляется большинству настолько темной зоной, что мы предпочитаем вообще избегать подобных разговоров: боимся, что, если в нашей броне появится хоть малейшая пробоина, нам не избежать Содома и Гоморры.
По статистике 50 % первых браков и 65 % вторых браков в США заканчиваются разводами. Но несмотря на это, а также на огромное число внебрачных связей и очевидное фиаско идеи моногамии мы продолжаем хвататься за ее обломки и верить в ее надежность.
В поисках единственного
Исторически общество навязывало моногамию как способ контроля над женской репродуктивной функцией. «Кто из этих детей мой? Кому достанется моя корова после моей смерти?» Верность – краеугольный камень патриархального общества – была связана с вопросами родословной и правами на собственность; к любви это не имело никакого отношения. Сегодня верность ассоциируется именно с любовью. Когда брак перестает основываться преимущественно на договорных отношениях и становится делом сердечным, верность воспринимается как подтверждение любви и серьезности намерений. Когда-то социум требовал постоянства лишь от женщин – сегодня оба партнера должны хранить верность. Раньше нами управлял страх совершить грех – теперь у нас добровольное самоограничение.