Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт
Шрифт:
– Чего не хватает? – пытаюсь выяснить я.
Внезапно она наклоняется вперед и хватает меня за руку, не жестко, но уверенно.
– Вот этого я хочу, – говорит она. А потом неуверенно, мягко гладит меня по руке. – А получаю вот это.
– Он пассивен?
– Нет, не это. Он все время предлагает заняться сексом, но то, как он это делает, выводит меня из себя. Он типа вопросительно поднимает брови и делает так: «Ммм?» Как будто спрашивает: «Я сегодня имею шанс переспать с тобой?» – и я, получается, должна как-то отвечать и продолжать.
– То есть он не говорит прямо «я тебя хочу» и не спрашивает «хочешь ли ты меня»? В этом дело?
– Именно!
Я объясняю, что, чтобы мне понять, чего Джони хочет от Рэя, мне надо первым делом разобраться в ее ожиданиях от секса: «Если секс – это ваш крестовый поход, то за каким святым Граалем вы идете?»
Джони довольно легко делится историями о прошлом сексуальном опыте: лучшее воспоминание, худшее, и почему она их так оценивает. Джони рассказывает, в какой семье выросла, в каком возрасте начала мастурбировать, когда вообще поняла, что такое мастурбация. А когда я спросила ее: «Что для вас значит секс? Какие чувства сопровождают желание? Чего вы ищете в сексе? Что хотите почувствовать? Что выразить? Что скрываете?» – она посмотрела на меня озадаченно. «Даже не представляю, что ответить. Меня никто об этом раньше не спрашивал».
Все мы наполняем свои сексуальные приключения ожиданиями и потребностями. Мы ищем любви, удовольствия, признания. Некоторые находят в сексе идеальный способ выплеснуть желание взбунтоваться и уйти от реальности. Другие благодаря сексу достигают экстаза и даже духовного единства. Я пыталась услышать от Джони историю ее опыта и хотела разобраться, какие конфликты и стремления в них проявляются.
– Могу я узнать о ваших фантазиях? – спрашиваю я.
Джони бледнеет:
– Ой, боже мой. Ну, это уж слишком личное. То, что я делаю или делала, – это ерунда по сравнению с тем, о чем я думаю. Мне неловко.
– Но я все же хочу, чтобы мы поговорили именно об этом. Я чувствую, что, если мы обсудим ваши фантазии, мы доберемся до сути того, что встало между вами и Рэем.
Постепенно, после уговоров, Джони раскрывает передо мной свою фантастическую коллекцию несдержанных, упоительных, наполненных бесконечными деталями эротических картин, которые она рисует в своем воображении с ранней молодости. Ковбои, пираты, короли и наложницы идут парадом; одни наделены властью и силой, другие соблазнены и сдаются на милость сильнейшего. За годы сценарии много раз менялись, но их суть оставалась прежней. Последняя история разыгрывается на ранчо воображаемого мужа Джони, где она оказывается сексуальным подарком для слуг. Вот они приезжают на ранчо, ей велят одеться к ужину, где она познакомится со слугами. Ее муж (по словам Джони, это совершенно не Рэй) сам выбирает для нее элегантное и откровенное платье и украшения: длинные серьги, бриллиантовый кулон, красиво лежащий на груди, туфли на тонких высоких каблуках. Он не упускает ни одну деталь ее внешности. После ужина он просит ее раздеться, чтобы все оценили ее красоту. Она повинуется. Ей неловко, она чувствует себя униженной, но все это одновременно и приятно. Она оказалась полностью во власти целой группы мужчин и не пытается сбежать. У слуг свое задание: они должны угадать и исполнить все ее желания и довести ее до небывалого сексуального экстаза.
– Хотите знать, чего я боюсь? Я боюсь, что я мазохист, как и моя мать, – говорит Джони.
– Что же мазохистского вы видите в своем поведении в этой истории?
– Я уступаю. Я пассивна, у меня нет собственной воли. Я делаю то, что мне говорят, и мне нравится, чтобы мной так повелевали. Почему я вообще там оказалась и почему выполняю приказы посторонних мужчин? В жизни я никому не позволяю себе приказывать. Я не выношу начальников, а тут вдруг подчиняюсь компании ковбоев? Это же полная бессмыслица.
– Вообще-то все это как раз очень осмысленно, на мой взгляд, по крайней мере, – отвечаю я.
– Тогда поделитесь своим открытием, доктор.
Я объясняю, что сексуальная фантазия работает не так, как фантазия вообще. Если человек говорит мне, что спит и видит, как отправляется в отпуск на Таити, я так и понимаю: человек хочет в отпуск на Таити. Связь между тем, чего он хочет, и о чем фантазирует проследить несложно. Но сексуальные фантазии не так прямолинейны. Вся суть сексуальной фантазии в том, что она всегда предполагает притворство. Это симуляция, представление, а не реальные события, и в ней далеко не всегда оказывается на поверхности то, чего человек на самом деле хочет. Подобно мечтам и произведениям искусства, фантазии содержат в себе гораздо больше, чем видно на первый взгляд. Это крайне сложный продукт работы человеческой психики, и их символическое содержание нельзя понимать буквально. «Это скорее поэзия, а не проза», – объясняю я.
Исходя из того, что Джони рассказала мне об отношениях с Рэем, я не думаю, что ей стоит бояться оказаться мазохистом или переживать о своей пассивности. Возможно, ковбои действительно контролируют ее, но в конечном итоге это она контролирует ковбоев. Она автор и продюсер, она подбирает актеров, она же и режиссер, и главная звезда шоу. Она сама ставит программу, и не для того, чтобы испытать боль, а для того, чтобы получить удовольствие. Остальные актеры поклоняются ей, они вовсе не садисты. Если бы ее к чему-то принуждали, ей бы не было так приятно. И вся история не про контроль, а про заботу. Подобные вывернутые наизнанку сценарии обеспечивают нам безопасный путь к наслаждению.
Когда я объясняю Джони, что ее фантазия преимущественно о внимании и уязвимости, а не о мазохизме, она выдыхает с облегчением. Джони была алкоголиком, но вылечилась, а потому мое сообщение о том, что она от чего-то зависима, ее не удивляет. Всю жизнь она отказывалась признать, что нуждается в поддержке, хотя втайне очень надеялась найти кого-то, кто способен позаботиться о ней. Было время, когда единственным надежным другом для нее оказался алкоголь. Тем более что он никогда ничего не просил в ответ.
В тринадцать лет Джони поступила в школу-пансион, по собственной воле, и навсегда уехала из дома. Тогда она казалась себе очень амбициозной барышней. Оглядываясь назад, Джони понимает, что это была попытка побега от нездорового распределения эмоциональных потребностей и ресурсов, сложившегося в ее семье. Со временем она нашла верных друзей, которые во многом ее поддерживали. Но ни пансион, ни карьера, ни алкоголь, ни даже друзья не обеспечили ей защиты от зависимости и уязвимости, которые неизбежны при эмоциональной близости.
Во втором акте этой истории появляется Рэй. По его собственным словам, он парень простой. Рэй – прекрасный результат удачной мужской социализации: он независим, уверен в себе, способен сам решать собственные проблемы. Он совсем не похож на тех парней, с которыми Джони встречалась раньше: неблагополучных, погруженных в себя, эмоционально ненадежных художников-алкоголиков, умело выпутывающихся из отношений, говоря что-то вроде: «Давай не будем пытаться все это объяснить – и так понятно, к чему все идет» или «Я не могу быть с тобой именно потому, что ты мне нравишься». А Рэй сразу однозначно дал понять, что хочет строить серьезные отношения с Джони. Он звонил, когда обещал позвонить, никогда не опаздывал, тщательно продумывал каждое свидание. «Он реально слушал, что я говорю. Он спрашивал меня о моей жизни и потом помнил ответы. Я уже привыкла, что можно заниматься сексом с кем-то хоть полгода и ни разу даже не заговорить о том, что это за отношения и куда они движутся. Рэй в такие игры не играл. Я ему нравилась, и он не боялся мне об этом сказать».