Размышления команданте революции
Шрифт:
Осуществить ее было, по мнению Тэтчер, «самым важным решением» Рейгана, «она доказала, что была ключевым элементом в победе Запада в “холодной войне”». Она заставила советское общество переживать «большие экономические напряжения и вести более суровую жизнь», и в конце концов ее «технологические и финансовые воздействия были для СССР разорительными».
Под подзаголовком «Подвергая Советский Союз переоценке» она описывает ряд концепций, суть которых содержится в дословных абзацах, взятых из этого большого фрагмента, в которых подтверждается, что имел место жестокий заговор.
«В начале 1983 года советские очевидно начали понимать, что их игре по манипуляции и запугиванию скоро придет конец. Европейские правительства не собирались попасть в ловушку, расставленную
…У меня нет ни малейших сомнений в правильности его усердия, с каким он настаивал на программе. Анализируя это задним числом, я теперь ясно вижу, что первоначальное решение Рональда Рейгана относительно Стратегической оборонной инициативы было самым важным за время его президентства.
Формулируя наш подход к Стратегической оборонной инициативе, надо отметить четыре разных элемента, которые я принимала во внимание. Первым была наука сама по себе.
Целью Соединенных Штатов в Стратегической оборонной инициативе было разработать новую и гораздо более эффективную защиту от баллистических ракет.
Эта концепция обороны основывалась на способности атаковать запущенные баллистические ракеты на любом этапе их полета, с момента пуска, когда ракета, все ее боеголовки и приманки собраны вместе, до точки ее повторного вхождения в земную атмосферу на пути к цели.
Второй элемент, который следовало принять во внимание, были существующие международные соглашения, ограничивающие развертывание оружия в космосе и системы противобаллистических ракет. Договор об ограничении систем противобаллистических ракет от 1972 года, с поправками, внесенными в него Протоколом от 1974 года, позволял Соединенным Штатам и Советскому Союзу размещать стационарную систему противобаллистических ракет вплоть до сотни пусковых установок, чтобы защитить свое поле пусковых шахт межконтинентальных баллистических ракет.
Министерство иностранных дел и Министерство обороны Великобритании всегда старались настаивать на гораздо более узкой интерпретации, чем американцы, — и правильно, по моему мнению, — и они считали, что это означало, что Стратегическая оборонная инициатива была мертворожденной. Я всегда пыталась держаться в стороне от этой фразеологии и ясно заявляла в частных беседах и публично, что нельзя сказать, что исследование того, является ли какая-либо система жизнеспособной, завершено, пока она не будет успешно опробована. Прячась под этим жаргоном, этот пункт, казалось, технический был в действительности вопросом явного здравого смысла. Однако он превратился в вопрос, разделивший Соединенные Штаты и Советский Союз на саммите в Рейкьявике, так что он приобрел большую важность.
Третьим элементом в расчете была относительная сила обеих сторон в защите от противобаллистических ракет. Только Советский Союз имел систему противобаллистических ракет (известную как «Галоша») в окрестностях Москвы, которая в то время совершенствовалась. Американцы никогда не смогли разместить эквивалентную систехму.
Советские также достигли больших успехов в противоспутниковом оружии. Следовательно, Ихмелся сильный аргумент в пользу того, что советские уже приобрели недопустимое преимущество во всей этой сфере.
Четвертым элементом было то, что подразумевала Стратегическая оборонная инициатива для сдерживания. Вначале я достаточно симпатизировала философии, стоявшей за Договором об ограничении систем противобаллистических ракет, считая, что чем более ультрасовременной и эффективной является защита от ядерных ракет, тем большее давление оказывалось, чтобы стремиться к чрезвычайно дорогостоящим достижениям в технологии для создания ядерного оружия. Я всегда верила в вариант с легкими условиями доктрины, известной как «гарантированное взаимное уничтожение», по-английски MAD. Угроза того, что я предпочитаю называть
Вскоре я начала видеть, что Стратегическая оборонная инициатива не подорвет ядерного сдерживания, а укрепит его. В отличие от президента Рейгана и других членов его администрации, я никогда не верила, что Стратегическая оборонная инициатива может обеспечить стопроцентную защиту, но она позволит достаточному числу американских ракет пережить первый удар советских.
Тема Стратегической оборонной инициативы преобладала в моих беседах с президентом Рейганом и членами его администрации, когда я поехала в Кемп-Дэвид в субботу 22 декабря 1984 года, чтобы проинформировать о моих предварительных разговорах с господином Горбачевым. То был первый раз, когда я услышала, как президент Рейган говорит о Стратегической оборонной инициативе. Он говорил об этом страстно и казался полным идеалистом. Он подчеркнул, что Стратегическая оборонная инициатива будет оборонительной системой и что было не в его намерениях получить для Соединенных Штатов одностороннее преимущество. Более того, он сказал, что если Стратегическая оборонная инициатива будет иметь успех, он будет готов интернационализировать ее, так чтобы ею могли воспользоваться все страны, и то же он сказал господину Громыко. Он подтвердил свою долгосрочную цель полностью уничтожить ядерное оружие.
От этих наблюдений я разнервничалась. Мне страшно было подумать, что Соединенные Штаты были бы готовы отказаться от так тяжело завоеванного преимущества в области технологии, предоставив ее в распоряжение всего мира.
То, что я услышала, когда мы перешли к обсуждению не столько широкой концепции, сколько реальных возможностей, было успокаивающим. Президент Рейган не притворялся, что они еще не знают, куда могут привести исследования, но подчеркивал, что — кроме своих прежних аргументов в пользу Стратегической оборонной инициативы — следовать темпу Соединенных Штатов означало бы оказывать экономическое давление на Советский Союз. Он утверждал, что не существует практического предела тому, докуда могло бы советское правительство довести свой народ на пути к суровой жизни.
Сейчас, беседуя с консультантом по вопросам национальной безопасности Бадом Макферлейном, я записала четыре пункта, которые казались мне наиболее критическими.
Мои сотрудники позже добавят нужные детали. Президент и я договорились о тексте, где излагалась политика.
В главном разделе моего заявления говорится:
«Я рассказала президенту о моем твердом убеждении, что программа исследований Стратегической оборонной инициативы должна продолжаться. Исследования, конечно, разрешены существующими договорами между Соединенными Штатами и Советским Союзом, и, разумеется, мы знаем, что у русских уже есть своя программа исследований и что, по мнению Соединенных Штатов, они уже вышли за ее пределы. Мы договорились по четырем пунктам: 1. Целью Соединенных Штатов, Запада является не достижение превосходства, а сохранение равновесия, учитывая советские достижения; 2. Развертывание, связанное со Стратегической оборонной инициативой, с учетом обязательств, накладываемых соглашениями, должно было бы стать темой для переговоров;
3. Общая цель — это увеличить, а не подрывать сдерживание;
4. Переговоры между Востоком и Западом должны быть направлены на достижение безопасности, с сокращением наступательных систем с обеих сторон. Это будет целью переговоров о контроле над вооружением, которые возобновятся между Соединенными Штатами и Советским Союзом, что я одобряю.
Впоследствии я узнала, что Джордж Шульц — в то время государственный секретарь — думал, что я сделала слишком большую уступку американцам в составлении текста, но в действительности это ставило нас — как их, так и нас, — в ясное и легко защищаемое положение и помогало успокоить европейских членов НАТО. То был очень продуктивный рабочий день».