Размышления перед казнью

Кейтель Вильгельм

Но, как кажется, Кейтель уже тогда осознал одно — честолюбивое стремление рейхсфюрера СС [Гиммлера] добиться своего единовластного командования вермахтом, а особенно — сухопутными войсками. Ход событий 1944 г. подтвердил это подозрение фельдмаршала. Кейтелем всегда владела идея: не допустить выдачи армии [под власть] СС. Кроме того, по-прежнему оставался открытым вопрос: во что же превратится вермахт в целом? Ведь никто и не помышлял изменить силой существовавшие тогда в Германии условия! К пониманию всего этого пришел и генерал Бек в последние месяцы своего начальствования над генштабом, причем после тяжкой борьбы с собственной совестью. Кейтель же своей единственной

путеводной нитью считал безусловное повиновение главе государства. Политика — не дело солдата!

Кейтель полагал, что хорошо знал Браухича; он ценил его еще с тех времен, когда оба они были начальниками отделов в войсковом управлении министерства рейхсвера и вместе совершили поездку в Советскую Россию. Но насколько мало способен был Кейтель противостоять Пгглеру, настолько же мало был способен на это и Браухич — человек весьма благовоспитанный и даже эмоциональный, представитель старой военной школы. При этом открытым остается вопрос: а был ли среди высших офицеров этой старой школы кто-нибудь вообще, кому когда-либо удавалось проделать такой смертельный номер? Три фельдмаршала, которые могли претендовать на то, что иногда могут навязать Гитлеру свои взгляды, — Рейхенау, Модель и Кессель-ринг, в окружении фюрера задержались ненадолго.

Что же касается первого и единственного начальника штаба вновь созданного Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), тот уж одним лишь своим внешним видом, хорошими манерами и формой общения вышколенного офицера старой закалки являл собой полную противоположность Пгглеру. Кейтель выглядел юнкером-землевладельцем, был любитель вкусно поесть и пропустить за обедом бокал доброго вина (правда, из-за его крайней бережливости оно появлялось на столе довольно редко), имел обыкновение выкурить благовонную сигару, увлекался верховой ездой, слыл страстным охотником и уж никак не был вегетарианцем!

Однако Гитлер-то как раз и был вегетарианцем, тщательно соблюдал особую диету; он не только не курил сам, но и не терпел, чтобы кто-нибудь курил в его присутствии (это требование пунктуальнейше соблюдалось всеми).

Фюрер ненавидел лошадей и считал аристократическое занятие охотой — убийством ни в чем не повинных животных, даже предавался сентиментальным рассуждениям на сей счет. Ефрейтор питал инстинктивное недоверие к офицерам в высших чинах, все время опасаясь, что они не воспринимают его как полноценного человека.

На вопрос защитника, насколько трудно ему было иметь дело со своим высшим начальником, Кейтель ответил⁶⁰⁶: «Разумеется, я имел право высказывать свою точку зрения. Однако фюрер резко и импульсивно обрывал меня, начинал говорить сам, лишь доводя до моего сведения собственные взгляды. Тут уже мне пробиться со своими возражениями было нелегко. Иногда все же удавалось при каком-нибудь удачном случае еще раз выразить свое мнение». В другом месте Кейтель цитирует часто звучавшие слова Гитлера: «Просто не понимаю, чего вы хотите! Ответственность-то несете не вы, а один я!»

Как д-ру Нельте, так и допрашивавшему фельдмаршала американскому офицеру⁶⁰⁷ Кейтель говорил о том, сколь часто его поначалу обескураживал непривычный для него тон обращения с ним Гитлера. Фюрер и в этом оставался «революционером», а он, Кейтель — солдатом старой школы. К сожалению, это лишало фельдмаршала уверенности в себе, необходимой для того, чтобы высказать недовольство такой формой обращения с собой и методами работы Гитлера. «Мы мыслили в различных измерениях», — констатировал Кейтель и добавил: он никогда не чувствовал, чтобы Пплер действительно питал к нему доверие. Напротив, фельдмаршал считал своим долгом «проглатывать» нападки фюрера на офицерский корпус и армию: «Я служил ему громоотводом!»

Но, с другой стороны, Кейтель как военный был убежден в том, что этот человек, стоящий во главе рейха и вермахта, обладает исключительными способностями. И впрямь, Гитлер был необычайно одарен в самых различных областях: наряду с захватывавшим людей красноречием ему было присуще детальное знание военного дела; он был наделен фантазией, силой воли и дерзкой отвагой. В восприятии Кейтеля царила издавна привыч-пая и ярко выраженная именно в его кругу та верность суверену, которая веками определяла мышление офицерского корпуса различных германских государств. В его глазах «фюрер» определенным образом был «эрзац-кайзером». И пусть суверен этот даже был труден для общения, аномален, во многом непонятен — все равно он был «табу», персоной неприкасаемой! Выражать критику по его адресу (публично или за спиной) было непорядочно! Можно было только, в силу своих служебных обязанностей, высказывать некоторые собственные опасения насчет тех или иных приказов. Но раз суверен решил именно так, а не иначе, — долг офицера эти приказы выполнять и оправдывать.

Применительно к такому человеку, как Гитлер, это «кредо» воинской чести и преданности суверену, свойственное прусской военной касте XVIII в., приобрело поистине роковое значение. Теперь оно стало уже «кредо» генерал-фельдмаршала Кейтеля!

К тому же Гитлер владел даром воздействия на людей. Именно этот дар зачастую делал его в глазах Кейтеля какой-то зловещей личностью, хотя фельдмаршал был человеком и очень мужественным. Однако перед этим властителем судеб людских, облеченным чудовищной полнотой власти, Кейтель чувствовал себя внутренне беззащитным; более того, за многие годы он пришел к выводу, что отдельные ситуации фюрер оценивал лучше, чем опытные военные в генеральских мундирах.

«В глубине сердца я был верным оруженосцем Адольфа Гитлера, и мои политические убеждения являлись национал-социалистическими», — сказал Кейтель 3 августа 1945 г. полковнику д-ру Болеславу Екеру из чехословацкой миссии на Нюрнбергском процессе⁶⁰⁸. Но прежде — и в кайзеровской империи, и при Веймарской республике, продолжал Кейтель, он политического мнения не имел и политической деятельностью не занимался, а следовательно, тогда никаким «наци» (разговорнобытовое сокращение от слова «национал-социалист». — Прим, пер.) не являлся. Он и сегодня не одобряет политику Пгглера, но отнюдь не всё в его партийной политике.

С другой стороны, Кейтель (в ответ на вопрос о расходах на вооружение Германии) заявил: его «словно мешком по голове ударило», когда он услышал, что Гитлер в своей первой речи военного времени, 1 сентября 1939 г., сообщил, что расходы эти составили 90 млрд марок, хотя в действительности они не превышали 30—40 млрд. Такое хвастливое преувеличение тоже принадлежало к основным чертам политического облика «верховного полководца».

Адольф Гитлер так и остался для Кейтеля загадкой: и как человек и как фюрер. Самоубийство Гитлера в конце войны, его бегство от зачастую столь громогласно и даже грубо провозглашавшейся им (особенно в разговорах с Кейтелем) своей единоличной ответственности, вообще оказались недоступны пониманию его «оруженосца». Тем не менее фельдмаршал даже в бедственном для себя положении не пожелал полностью отмежеваться от Адольфа Гитлера, заплатив за это собственной жизнью.