Разночинец
Шрифт:
Далее – Северная Америка. Это в моё время там большая беда с образованием и инфраструктурой, которую ребята ухитряются пока ловко скрывать. Здесь это реально страна железных дорог, инженеров и изобретателей, локомотив индустриализации. Рулят промышленники, а не банкиры. Эпоха ковбойской вольницы и индейских налётов уходит в историю. Тоже вариант. Вопрос лишь в том, на что мы там можем себя применить? Английский я знаю плохо, Ефим вообще не знает. Только лопатой махать, но если совсем прижмёт, то можно податься и туда.
Европа? Ну, такое себе удовольствие после франко-германских войн. Да и матушка Русь близко, выдать могут, если придёт соответствующий запрос. Телеграф
Южную Америку с Африкой не рассматриваю в виду иных опасностей, красочно описанных хоть у того же Луи Буссенара или Жюля Верна. Индия отпадает в силу её климата и подозрительности британских колониальных властей. Если здесь я типа английский шпион, то на полуострове Инодстан мгновенно стану русским шпионом. А там закон джунглей, тигр – прокурор, всё такое… Спасибо, не надо. Остаётся разве что Австралия, но это тоже британская колония, и те же соображения по поводу шпиономании.
Что имеем в сухом остатке? Либо отрастить старообрядческую бороду и пытаться вжиться в общину скита, либо валить отсюда нафиг. Перспективный маршрут вырисовывается пока только один – из тех, что есть поблизости и нам по карману.
– Надо в Хабаровск двигать, – сказал я, подумав как следует. – Вроде оттуда пароходы идут – в Китай и Японию. Нам туда и надо.
– Россию-то покидать боязно, – вздохнул Ефим. Мы уже выпили взвар из сушёных ягод, взятых «из дому», и собирали в вещмешки своё нехитрое имущество. – Иди знай, каково оно там живётся, у тех китайцев да японцев. Поди не как у нас.
– Везде люди живут, – философски заметил я. – Ну, что, пошли, Фима. А то ещё хватятся нас, поисковую группу отправят, а потом занудные лекции о смирении прочтут.
– Да ну тебя, Семён Семёныч, с твоими мудрёными словами, – хмыкнул туляк, и добавил с непередаваемой иронией: – Скубент. Ну, коли договорились, то весной, как лёд на реках сойдёт и дороги просохнут, уйдём отсель.
Западный горизонт, просматривавшийся промеж деревьев, начал алеть: зимой это к морозу. Куда ж ещё больше, и так, по моим ощущениям, минус двадцать. Значит, нам с Ефимом в ближайшие дни за ворота ходу нет: замёрзнем в тайге нафиг. Вовремя поговорили.
4
Именно здесь, в отшельническом скиту, я понял, что такое информационный голод. И как эта штука может свести человека с ума.
Если в более-менее цивилизованных местах хотя бы газеты были, или образованные люди, с которыми одно удовольствие побеседовать, или на худой конец бабьи сплетни можно было послушать, то здесь или молитвы, или скупые разговоры строго по делу. Может, староверы внутри своего общества как-то развлекались, что-то праздновали, я не знаю. Но за всю зиму ни единого раза нас за праздничный стол не пригласили: чужаки. Блин, они даже давно вошедшие в традицию колядки не практиковали, почитая и их бесовским наваждением. Молитвы, пост, разговение, молитвы, пост, работа, охота… и так по кругу, без конца, без просвета. Разве только в церковные праздники разок крестный ход устроили, аккурат на Рождество, да повечеряли после молитвы чем-то вкусно пахнущим – снова без нас, мы трапезничали в клети. И на этом всё.
А ведь их предки наверняка знали те же колядки, и даже купальские костры. Похоже, я своими глазами наблюдал тот самый процесс, когда малая часть, оторванная от общества, начинает фанатично придерживаться установлений пращуров, в частности религиозных. Типа, скоро конец света, так давайте блюсти библейскую святость. Прочь бесовские наваждения, не то спасения души не дождёшься.
Как-то довелось читать, что мать Саввы Морозова, при всей её деловой хватке, не
У меня реально начала ехать крыша от такого режима. Дошло до того, что стал по ночам вскакивать от кошмаров. Однажды хватило дурости признаться в том Онуфрию, так он мне зарядил что-то вроде епитимьи – сто раз «Отче наш», да с поклонами и крестными знамениями. А из меня такой православный, честно сказать… Никакой, словом. Хорошо хоть здесь несколько самых расхожих молитв выучил. Впрочем, подобная молитвенная медитация помогла: на какое-то время плохие сны перестали навещать.
Даже Ефима проняло такое житьё-бытьё, в чём он мне однажды признался. Мол, и жена покойница чаще сниться стала, и родные места – Тульская губерния. Из чего он сделал вывод, что задерживаться здесь мы не будем точно.
Впрочем, я нашёл временный выход из безвыходного положения: попросил Онуфрия обучить Ефима грамоте и Слову Божию. Понятно, что инициатива была встречена не слишком благосклонно, но старец всё же оценил стремление «единоверца» к свету истинной веры. Понятно, что обучение происходило по книгам, грамматика которых устарела ещё во времена первопечатника Ивана Фёдорова. Я, кстати, в первый же день реально офигел, увидев в часовне толстенные тома в деревянных переплётах с амбарными петлями. Небось, они ещё и рукописные. Вот это раритеты, в моё время музеи или коллекционеры за них миллионы готовы были бы отвалить. Но уж лучше такая грамота, чем никакой. Да и я временами присоседивался – дескать, послушать, как великовозрастный ученик «аз буки веди» заучивает – а сам реально мотал на ус. Хоть грамота и допетровская, но и мне не вредно будет поучиться.
Кстати, об усах… Бритва здесь табу, все мужики бородатые, как в старину, до Петра Алексеевича с его знаменитыми ножницами. Ефим тоже перестал подстригать своё «украшение», а я… просто оброс и стал, по его словам, похож на варнака. Да и старую одёжку пришлось сменить на здешнюю, домотканую, а-ля семнадцатый век, чтобы не выделяться среди насельников скита.
Жили мы в кельях – иначе не назвать – большой общинной избы. Странно, что отшельники решили вернуться к обычаю, уходившему корнями в далёкие языческие времена. Скорее всего, это из соображений безопасности. А может, имелось в виду подозрение, что снова начнут солдатами осаждать, так в одной избе и сжечься удобнее? Паранойя, да, но зная историю староверов, вполне обоснованная. В богословские дискуссии мы со старцами разумно не вступали, они куда подкованнее нас. Темы внешнего мира обсуждать было прямо запрещено, а бытовые вопросы решались быстро. Потому по большей части мы помалкивали в тряпочку да выполняли работы по хозяйству – там, где надо приложить мужские руки.
5
…А когда ледоход прошёл и просохли дороги, мы тихо свалили из скита. Набили котомки сухпайком, свели двух лошадей с пастбища и ушли верхами. Может, и была за нами погоня, я не знаю. Но одно я знаю точно: давящее ощущение близкой опасности, одолевшее нас с Ефимом аккурат к концу зимы, как рукой сняло.
Мы устроили привал, едва поняли, что никто нас не преследует, и когда нам встретилось место без комарья. Хотя по ночам ещё прихватывали заморозки, но днём припекало изрядно, и кровососы местами роились буквально тучами. Потому и выбрали открытый бережок у излучины, где ветер этих насекомых просто сдувал в сторону. Надо было дать лошадям отдых, самим перекусить.