Разношерстная... моя
Шрифт:
– Угощайся, гостьюшка дорогая, – повел рукой кат, и гостья немедля вцепилась зубами в ломоть холодной курятины. – А я тебе покуда налью. Дабы прежде нутряной, ты вкусила сладости духмяной.
Отрыжка скоренько проглотила, что нажевала во рту, подхватила чарочку, нюхнула, просияла и опрокинула в себя все разом. Тотчас ее тело вытянуло, будто у молодки, грудь встала колесом. Так и не сумев закрыть рот, бабка захлопала глазами, замахала ручонкой. И вдруг выдохнула из себя, чуть ли не все свое нутро, еще и взвизгнув душевно. Кат снисходительно хмыкнул, удовлетворенно кивнул,
Отрыжка, утирая слезы, не сразу и поняла, что он уже взлетел на лавку мокрой курицей, держа в дрожащей лапке засапожник. Она постаралась скорей проморгаться, таращась на его нелепое представление. А потом глянула, куда он тычет пальцем, не в силах даже сипеть, и хихикнула. В брошенную дверную щель на полном ходу протискивалась огромная змея. Она разевала пасть и грозно шипела, обещая не слишком приятное свиданьице. Отрыжка одной рукой задергала ката за штаны, а второй замахала на ползучую гадину, что уже поторапливалась к ней:
– А ну, брысь отсюда! Слышь, я кому сказала, паршивка?!
Кат пораженно покосился на ведунью, веря, однако, что та знает, чего делает. Хотя и не спешил спуститься с лавки. Но, это он еще не знал, что через несколько мгновений не просто сядет, а стечет на нее киселем. Ибо, вновь переведя взгляд на змею, он увидал на том месте поднимающуюся с пола девчонку: вся в черном, мордаха черная, руки черные. И лишь в удивленно распахнутом ротике сверкают перламутром зубки.
– Ну, чего ж ты притащилась-то не ко времени? – попеняла ей ведунья, как родной, и девчонка слегка растерялась, смущенно теребя подол рубахи. – Кто ж тебя невежу звал-то? Коли старшие сидят тут, угощаются, так и гуляла бы себе в сторонке. Воспитываю ее пустодырую, воспитываю, а все бестолку, – пожаловалась она размякшему рядом кату. – Егрен, да ты в себе ли? Видишь, охламонка, до чего человека довела? – проворчала Ожега, смочив в самогонке платочек и поднеся ему под нос.
Но это она уж переборщила: кат, как человек, многое повидавший, уже пришел в себя. И пристально разглядывал топтавшееся перед ним чучело. В тот момент, когда Ялька обернулась, он отвлекся, однако прекрасно понимал: никакой подмены тут быть не могло. А это значит… – обернулся он к Отрыжке.
– Да, Едренушка, – вздохнула та. – Не спятил ты. И глазами не опростоволосился. Оборотенка она у меня. Внучечка наша с Батей. Сердечко наше сладостное. Изюмина драгоценная.
– Еще какая… изюмина-то, – выдохнул, наконец-то, кат, отирая лицо ладонью. – Чисто финик.
Не без труда оторвал он взгляд от оборотня и воткнул его в бутыль, что покоилась в руках старушки:
– Чегой-то мне, матушка выпить занадобилось.
– Я мигом, Едренушка, – засуетилась Отрыжка, разливая по чаркам. – Ты б закусил, милок. А то ж я тебя после наверх-то не дотащу. А тут у тебя промозгло, не во гнев тебе будет сказано. В твои-то года уж и поберечься не грех.
Кат выпил, крякнул, зажевал, и лишь после вновь глянул на Яльку.
– Доброго денечка, – вдруг ни с того ни с сего ляпнула та.
– Да уж ночь на дворе, – ответил кат и поманил девчонку пальцем: – Подь ближе. Благойла, а чего это она у тебя такая зачуханная? Не моете что ли?
– Это они ее с дедом для ночной невидимости так разукрасили. Чтоб вы тут, стало быть, мимо прошли и не заметили.
– А тебя чего ж тогда не выкрасили? – вполне резонно вопросил уже чуток затеплевший кат. – Тебе-то как мимо нас ходить? А ты, девка, хорошо сделала, что зашла. Прямо скажем, уважила. От души. А то ж я голову сломал, – пожаловался он, обернувшись к Отрыжке. – Откуда к нам сюда о прошлом годе змея заблудилась? Думал уж, свихнулся под старость. А оно вон оно как, – озадачено махнул он на Яльку рукой с пустой чаркой.
– Бабуль, вы тут не напьетесь? – жалобно проныла та. – А то дед мне голову обещал оторвать, коли я что не то сделаю. Я же не знала, что ты тут пить рассядешься.
– Это кто ж тебя соплю учил старших попрекать? – посуровел кат. – Ты мне тут смотри! – погрозил он пальцем и неожиданно серьезно спросил у Отрыжки: – Кто еще знает о внучке твоей диковинной?
– Батя. И еще один, но о нем тебе лучше не знать. И тебе спокойней, и ему.
– Пожалуй, – согласился кат. – Я так понимаю, внучка приползла тебя спасать из наших лап?
– Она добрая девочка, – похвалилась Отрыжка. – Тока глупая еще. Не понимает, что затея пустая. А Бате я его дурную башку наизнанку выверну! Нет, ты тока подумай, – пихнула она ката, – послать дитя на этакое дело!
– Да уж, это он погорячился.
– Так мы пойдем, или что? – не выдержала Ялька, слегка притопнув ножкой.
– Никуда вы не пойдете, – отрезал кат. – Некуда вам покуда идти. Наверху полно народа. Благойла, она у тебя совсем дурная? Ты малая даже не рыпайся. Сейчас вы вернетесь в узилище. И засядете там, как мыши. И чтобы мне не писка, не визга. Благойла, я выведу вас под утро. Как раз и чужие выметутся восвояси, и свои угомонятся.
– Добро, Едренушка. Как скажешь – ты тут хозяин.
– А как выведу, – наставительно продолжил кат, – чтоб в сей же час вы свалили куда подальше. Ты Таймира знаешь. Он на твоей внучке, как есть, повернут. Это ж ее он разыскивает?
– Ее, – вздохнула Отрыжка. – А то кого ж? Мы-то как раз и сбирались удрать, как он свалился на голову. Вот, неймется же паразиту.
– Он и не уймется, не надейся. Совсем свихнулся. Хранивой тоже сам не свой: как же, единственный племяш с глузду двинулся. Он тоже ее ищет втихаря от Таймира. Что уж оба сотворят, коль ее найдут, о том не ведаю. Даже придумать не могу. Однако не обрадуются они оборотню – это уж, как пить дать. Я так понимаю, того утырка здесь у нас покусали, чтоб не трепался?
– А куда деваться? – развела руками Отрыжка, закончив разливать самогонку.
– Кто-то идет, – буркнула, насторожившись, Ялька.
Кат моментально подскочил, схватил пустую чарку, цапнул за руку бабку и потащил обеих вглубь пыточной. Там он поколдовал у стены, отворил маленькую, не отличимую от кладки дверцу и запихнул в открывшуюся дыру Отрыжку. Ялька протиснулась туда сама.
– Тока пикните! – прошипел кат и захлопнул дверцу.
– Дырка, – шепотком обрадовалась Ялька, ткнув в оную пальцем. – И тут еще, и тут…