Разношерстная... моя
Шрифт:
– Ш-ш-ш! – пхнула ее в бок бабуля.
– Другая чарка есть? – устало спросил вошедший, и Ялька вздрогнула.
– Есть, – задумчиво отозвался кат, и собрался, было, подняться.
– Сиди, – махнул рукой Таймир и потопал к шкапчику: – А ты чего этот тут один радуешь душеньку?
– Да ты у нас, вроде, иначе ее радуешь.
– Нынче не в радость, – взял чарку Таймир, хлопнул дверцей и добавил: – Иные радости. Обрыдло. Тошнит после княгини державной. Будто помоев кадушку выхлебал. Видал сучек, но таких… Боги миловали. Тварь.
–
– Ты к чему это? – не понял державник, засопев в рукав и отказавшись от протянутой закуски. – О каких тварях речь ведешь?
– О тех, что почище человека будут, – буркнул кат, сообразив, что его повело не в ту степь, а отмалчиваться себе дороже. – Для нас вон и крысы тварями считаются. Однако ж они законы своей стаи не преступают. Живут, как им богами заповедано. Тока мы все норовим из божьих заветов свистулек наделать.
– Заковыристо излагаешь. Денек нынче тот еще. Понимаю. Но чего-то меня о богах трепаться не тянет. Да и за тобой прежде не водилось. Или я сегодня что-то пропустил?
– Ты мне лучше вот что скажи, – сумрачно проворчал кат. – На кой ты Благойлу забрал? Нет, ты погоди таращиться. Чего ты к ведунье прицепился, мне понятно. А вот какого лешего ты за девкой той неведомой гоняешься? Других мало? Так вроде, и не поспела еще ягодка, чтоб со стебелька рвать. А ты у нас не любитель детей поганить.
– Не заговаривайся.
– А ты не замай! Отцепись от Благойлы. Она тебе не побирушка подзаборная. Хочешь лоб свой попытать? С разбойным людом пободаться?
– Разбойному люду до нее дела нету, – устало отмахнулся Таймир.
– А до Бати? – уже зловеще усмехнулся кат. – Иль, думаешь, Юган тебе спустит? А коль Югана тронешь, так и остальные подымутся. Это тебе не ворье голоштанное. Мужики все тертые. Знают, с какого места кровушка каплет, а с какого и в три ручья хлещет.
– Что-то я тебя не пойму, – ответно усмехнулся Таймир. – Ты к чему клонишь?
– А к тому, что Благойла, коли что и знает, так о девке той молчит. А ну, как она дочь кого из вожаков? А бабке отдана на сохранение. Чего можно подумать, коли державник за дитем носится, челюстями лязгая? Слышь, Таймир, отцепись от бабки. И от девки. Отступись. На кой она тебе?
– Не знаю.
– Чего?!
– Не знаю. И ты меня о том не пытай. Тока чую: коли не найду ее, так не будет мне покоя. Та девка, Едрен, непростая. Слыхал ведь, как я дядьке рассказывал о моей беготне на торжище? И чего, скажешь: то, как она пропала, пустяки?
– А ты, никак, колдовство черное учуял? – от души подивился кат. – С каких пор ты к этой чуши доверием проникся? Мало мы с тобой всех этих колдунов-то повидали? Вот прямо тут, в нашей пыточной. И чего те великие чернокнижники нам пели? Как простодырых запугивали да на том наживались? Как чудеса свои подстраивали для легковерных. Как кликуш подкупали да прислугу боярскую, дабы в домах у тех нечисть шебаршила на радость кошелю избавителя. Я, Таймир, лишь глазам верю. И чуток ушам, ибо врак в них надули немеряно. Ты ведаешь, что в богов я не очень-то верю. Не то, чтоб в самих – тут я сердцем крепок. А вот жрецам лукавым, что близким знакомством с богами хвастают, и на мизинец моей веры нет.
– Это понятно, – одобрил державник. – Что те, что эти. Все они из одного котла хлебают. Оттого-то жрецы на колдунов и ярятся, что те их деньгу в свой карман отчуждают. Но, это все базары досужие. А ты, Едрен, мне вот что поведай: тебе самому-то, что за дело до той девчонки?
– А с чего ты…
– Да с того, что уж больно ты рьяно ее защищать взялся. Вон аж кипишь весь.
– Ту девку я не видал, – холодно напомнил кат. – И дела мне до нее, и вправду, нету. А вот Благойла у меня на особом счету. Таких знахарок, как она, почитай, во всей Антании по пальцам перечесть можно. Она великую науку исцеления постигла. И пусть не слишком народ своим мастерством балует, однако ж, в крайности к ней бегут. Хранивоя она подняла, не в укор тебе будет сказано. И моему семейству помогла – было дело.
– Будет! – заметно осерчал Таймир. – Слыхал уже. Дядька мне вон во все дыры перца насыпал. Кабы не эта свистопляска с потравой Государя, так нынче бы переговорил с бабкой и отпустил. Сейчас-то он свалился без силы. Спит. А мне велел вашу разлюбезную ведунью наверх отвести. Да в горнице устроить. До утра. Я и пошел. Да вот за тебя зацепился.
– Не ходи к ней, – сухо предостерег кат.
– Чего так?
– Был я у нее. Как раз до тебя. Спит она. Не тереби старушку понапрасну. Я ей и тюфяк отволок, и одеяльце доброе. Отоспится сердешная, так я ее сам наверх отведу.
Ялька нащупала бабулину руку и вцепилась в нее. Та притянула к себе голову внучечки, огладила макушку. Да и прихватила покрепче, дабы не выскочила защитница – не натворила лишнего.
– Добро, – равнодушно бросил Таймир и поднялся: – Любо тебе, вот и возись с ней сам. А я пойду, прогуляюсь. Чего-то обрыдло мне тут нынче все.
Ялька приникла к дырочке и разглядела: поднялся бирюк несносный с лавки, потопал к двери. Так и убрался восвояси окаянный, чтоб ему пусто было!
– Благойла, жива ли? – не удержался от насмешки кат, отворяя дверцу.
– А вы все лишь того и ждете, – проворчала та, выползая наружу и щурясь на свет. – А вот хрена вам лысого. Я еще всех вас переживу. Ялька! Пшла домой. И деду скажи, чтоб не вымудривал болван старый. А то вот я возвернусь, будут вам всем походы с осадами! Матушка Живеюшка, богиня пресветлая, до чего ж с дураками-то жить тягостно, – скрипела Отрыжка, шаркая к двери. – Едренушка, я уж сама до узилища доковыляю. А ты будь друг: отволоки эту паршивку на двор. Чтоб духу ее здесь не было.
– Так, а как же… – попытался расспросить кат ее спину, исчезающую за косяком.