Разорванный кокон
Шрифт:
Дверь открыла девушка в мокасинах. Бриджи с полосатой отделкой на манжетах, обтягивающих спортивные икры. Шелковый струящийся топ пыльно розового цвета. Я засомневалась, что пришла по адресу. Зося гордо говорил, что Кате на сорокалетие в прошлом году подарил дорогущий браслет. Но этой женщине на вид нельзя было дать и 36. Даже 30 – с трудом.
– Ирина?
– Просто Ира. Вы Катя?
Девушка кивнула. Дуновение воздуха донесли до меня легкий аромат бергамота с базиликом. При этом в ее безупречной укладке не шелохнулась ни одна волосинка.
– Проходите, в гостиную. Я сейчас еще кое-что соберу в спальне, – она виновато улыбнулась и пояснила, – Назарет почти месяц не вставал из-за болезни. До сих пор разгребаю его гнездо.
Я и понятия не имела, что он болеет. Мне казалось он вполне активный, много работал…
– Он писал, что на заводе работает, – решила я уточнить показания своей памяти.
– Что вы! Он уже год выходит из квартиры только до пивного. Пару раз вытолкала его на площадку, но… В общем, он домосед со стажем.
Наверное, в ответ я что-то скорчила, потому что Катя совершенно искренне рассмеялась, глядя на мою реакцию.
– Ничего удивительного, Зося не любил говорить о реальном положении дел, – сказала Катя, пропадая из коридора за дверью. – Он жил своими фантазиями. О хлебе насущном хлопотала я, – прокричала она из спальни. И не смотря на то, что сказано это было вроде бы смешливо, звучало скорее горько.
Я все-таки решила пройти, куда меня уже пригласили. Идеально белая плитка на полу давала понять, что после вчерашних похорон квартиру вычистили до блеска, или она всегда содержится в такой стерильности.
Мои внедорожные кроссовки чужеродно смотрелись в этой чистоте. К тому же шлепки земли, принесенной на подошве, чернели у половичка, с как будто причесанным ворсом.
С этим чувством вины я прошла в большую светлую комнату. По середине почти всю площадь идеального квадрата от кресел до дивана занимал белый ковер. На диване сидели Оля и Коля, близнецы-семилетки. О них Зося часто мне рассказывал. Показывал фотографии. Им в этом году в школу. На одном из кресел сидела Настя. Ей, кажется, было что-то около десяти. Но глаза у нее были очень взрослые, грустные и усталые.
Дети сидели тихо, поджимая ноги так, чтобы не касаться белого ворса ковра.
– Здравствуйте, – поздоровалась я. По примеру детей постаралась не наступать на ковер и по узкой полоске ламината пролезла на одно из свободных кресел.
Дети молча меня разглядывали. Они как куклы, в одинаковых белых в черную полоску свитерах, были рассажены на мягкой мебели между подушек. Это немного пугало.
Катя задерживалась. Молчание таращащихся тихих детей вселяло беспокойство. И, пожалуй, пугало совсем не немного.
– Тебя Настя зовут? – спросила я у старшей, как у человека с наиболее осознанным взглядом.
– Анастасия. А вы – Ира, да? – спросила девочка и в глазах вдруг появился живой огонек.
Я удивилась.
– Папа мне показывал вашу страничку Вконтакте. – Ей не требовался мой ответ или вопрос, она продолжала, – У него в закладках всегда была ваша страничка. Он говорил, что с вами он решает «рабочие моменты». А мама говорила, что вы такая же бездельница, как и он. Он ведь уже давно не работал. Вы знаете? Но я не сержусь на него. Про мертвых либо хорошо, либо никак. И вообще, мне нравилось, что он все время дома был. Мы часто на пикник ходили. Тут, на речку. Вы знаете, что тут за лесом – речка? И лес, почти как настоящий. Вот, смотрите, на шкафу фотография с пикника, только давнишняя…
Я только и успевала, что кивать, поддакивать и пытаться мычать. Но этого Анастасии было достаточно для диалога. Фотография, в сторону которой махнула девочка, светилась радостью. Катя с Зосей держат пупсиков-близнецов. Анастасия с улыбкой, еще полной беленьких молочных зубов, прыгает в камеру.
Счастливое семейство! Зося с аккуратно стриженной бородкой, вокруг глаз начинают закладываться морщинки. А вот между густых темно-русых бровей уже четкая бороздка.
Даже улыбка не сглаживает эту его «морщину задумчивости». Я его таким и знала по аватарке.
Интересная деталь. Все пятеро на фотографии в полосатой одежде. На малышах бодики в бежевую полоску. Настя в полосатых лосинах и розовом свитере. Катя в полосатых шортах, а Зося в полосатой футболке-поло. У всех цвет и толщина полосок разная. Но абсолютно точно, все в полоску!
Я подняла взгляд на кукленышей в подушках. Дети были в полосатых свитерах. Попыталась вспомнить, в чем меня встретила Катя. Бриджи. Точно! Что-то полосатое было в деталях. Я не смогла сдержать улыбку.
– Люблю эту фотографию, – продолжала Настя. – Еще люблю фотографию, как мы весной ездили на Мальдивы. Когда границу только открыли. Без папы ездили. Ему нельзя прививку было делать. Поэтому фотографии мама не ставит в гостиной, чтобы его не расстраивать. Он ведь давно уже не ездил никуда, – болтушка Настя пересказывала краткую историю семьи. Семилетки продолжали сидеть подозрительно тихо. Катя все не возвращалась. – Фотография у нас в комнате, на тумбочке, где Коля спит. Точнее мы вместе сейчас с Колей спим. Чтобы ему не страшно было. Он не плачет, когда мы с ним вместе засыпаем. А Олька без конца ревет, – услышав свое имя Оля скривила рот и явно настроилась именно на то самое «реветь», – Но мама ей не разрешает, потому что она уже взрослая, чтобы плакать. Я Оле тогда сразу объясняю, что теперь у папы ничего не болит, уже плакать не надо. Теперь заживем спокойно. Тем более, в школу плакс не берут. Я тоже, конечно, один раз плакала. Когда папу в больницу забирали. Его в скафандре таком выносили, как космонавта. – Оля действительно начала всхлипывать в такт Настиному речитативу. У меня от этой музыкальной композиции взмокла спина и помутнело в глазах. А Настя все не унималась. – Я сверху смотрела, когда его в скорую заносили. У него там стекло запотело, и я не могла лицо рассмотреть. Я уже знала, что больше он к нам не вернется. Мама сразу в черный пакет все белье из спальни сложила и унесла. И драила всё. Квартира потом сутки порошком воняла…
– Ну-ка хватит! – скомандовала Катя, неожиданно проявившись сквозь пелену Настиной болтовни. Девочка беспрекословно замолчала. А у Оли даже глаза мгновенно стали сухими. Дети снова превратились в аккуратные красиво рассаженные игрушки.
Катя двумя руками тащила увесистый пакет из «Пятерочки» плотно набитый стопками писчей бумаги, тетрадками с неаккуратно замятыми обложками и клочками цветных бумажек
– Вот, – она плюхнула пакет у кресла. – Он сказал вам отдать все. Наконец-то я смотреть на это не буду. За последние два месяца он из спальни сделал какую-то студенческую общагу перед сессией. Приходилось здесь спать. – Катя махнула освободившейся рукой на диван. Ногой она продолжала придерживать пакет, чтобы он не рассыпался на идеальный ворс ковра. – Но имейте ввиду, я полагаюсь на вашу порядочность, если там есть что-то готовое к публикации, я настаиваю…
– Не волнуйтесь, Катя. Я передам это вам. Авторские права Зоси я уважаю, как никто другой.
Я привстала с кресла и подалась в сторону пакета. Но Катя сдвинула его ногой в сторону выхода так, что с кресла было бы не дотянуться. Я так поняла, мне намекнули на выход.
Странная женщина, хотя, конечно, ее понять можно. Такое горе. Остаться одной с детьми без любимого мужа. У нее, наверное, в голове – полный трындец. Я бы с ума сошла на ее месте. Думаю, она имеет право злиться на меня, за то, что Зося рукописи мне, посторонней женщине, завещал.