Разорванный мир
Шрифт:
– Тебе не понять... У нас все чужие. У нас своих нет.
– Не понять, - подтвердила Чена, - Как же можно так воевать?
– Ну как... Вот если ты, положим, ошибешься в бою, самолет погубишь зря, да еще не только свой - что тебе будет?
– Да ничего не будет. Стыдно, конечно... Утешать все будут.
– А если твоим подругам скажут в тебя стрелять - станут они?
– Да им не скажет никто. Но даже если скажут, то не станут, конечно. Лучше самой умереть, чем стрелять в беззащитного...
– Ну и жизнь у вас... как вы до сих пор существуете-то еще.
Чена пожала плечами.
– Ну а меня убьют, если я вернусь. Мои друзья, с которыми я выпивал и курево стрелял.
Чена потрясла головой.
– Какой у вас страшный мир...
– Свободный.
– Какая же это свобода? Почему же вы служите в такой армии?
Мартин усмехнулся.
– Долгий разговор. Ну, с начала у меня, например, были идейные соображения. Видишь, мы хотим вернуть прежний мир между нами и ба... то есть женщинами. А единственный путь для этого - завоевать Арвилон. Мы так думаем, - добавил он, видя, что Чена пытается возразить, - А потом... мне лично уже стало плевать на идеи, но из армии так просто не уйдешь, поймают, а потом, в армии жратва, одежда, дом, какие-никакие приятели.
Чена кивнула.
– Интересно, - сказал Мартин, - Стоим тут с тобой на дороге, болтаем. Как в школе. Я уж много лет ни с кем так не разговаривал.
– А когда ты ушел из Арвилона?
– В шестнадцать. Семь лет назад.
– Я еще девчонкой была. Мне двадцать сейчас.
– Я и не думал, что с девушкой можно разговаривать, - признался Мартин. Чена удивленно вытаращила глаза и залилась смехом.
– А что же еще делать с нами?
– Мартин усмехнулся, промолчал.
– А у вас там совсем нет женщин?
– Почему, встречаются, только редко. И они всегда кому-нибудь принадлежат.
– Как можно принадлежать кому-то?
– Ну, я имею в виду, есть кто-то, кто их защищает от всех остальных. Женщины, они ищут кого посильнее.
– Слушай, - Чена задохнулась от собственной смелости, - А может тебе не ходить через линию фронта, а? Останешься тут в лесу. Сейчас лето. К зиме землянку отроешь. До границы еще тридцать километров, ваши тут почти не появляются. А я тебе еду буду носить. Только на аэродром не ходи, пожалуйста, - попросила она, - А то нехорошо получится, как будто я предатель.
Мартин помолчал, обдумывая слова Чены.
Сумасшедшая девчонка. Неужели влюбилась? Неужели в меня можно влюбиться? То есть, понятно, они мужиков не видят, на любого бросаются... Да нет, другое это. Она не так в меня влюбилась. Конечно, и я бы трахнул ее сейчас с радостью, как и любую на ее месте. Но у нее это - другое... Мартин не мог бы объяснить это словами, но понимал очень хорошо.
А зачем ей такие хлопоты - еду носить, от своих скрывать...
Но почему бы, собственно, и нет? Чем он рискует? Идти через наши позиции - верная смерть. Лучше уж тут... побалансировать еще на грани.
– Ну как?
– Да вот думаю... зачем тебе это?
– Так ведь ты погибнешь, если пойдешь через фронт. Знаешь, я тут гуляла, и знаю одно хорошее место. Идем?
Они свернули с дороги и углубились в лес. Сначала шли по узенькой тропке, потом тропка кончилась, шли вдоль холма.
– Только ты обещаешь на аэродром не ходить?
Мартин вздохнул.
– На аэродром я от отчаяния полез. Что бы я там мог узнать? В самолетах разбираюсь, как в балете. Я ведь и в армии недавно.
Через час они вышли к небольшому лесному озерцу под скалой. Козырек скалы нависал низко, здесь можно было укрыться и от дождя, тем более, вокруг рос густой, почти непроходимый высокий ежевичник. В озерцо, заросшее тиной, впадал небольшой чистый ручеек. Мартин осмотрел место.
– А что, неплохо... Какое-то время можно пожить.
– Я потом тебе достану оружие, одежду нормальную, еду... А то что ты так пойдешь, - сказала Чена.
Никогда еще не чувствовала она себя такой счастливой. И в то же время несчастной - потому что не было времени, и не было никакого терпения ждать следующего освобождения. Она уже начала летать, и теперь у нее никак двух-трех свободных часов не выдавалось: дежурства, патрулирование, вылеты, повышение подготовки (обязательные два часа теории и два - физической тренировки), а еще она набрала дел в библиотеке, и тоже теперь отказываться было неудобно, а вечером, если нет дежурства, посиделки с девчонками (да и в темноте же не пойдешь в лес). Правда, освобождение на полдня давали часто, три, четыре раза в неделю. Особенно после тяжелых вылетов, а их что-то стало многовато.
А ей хотелось все время видеть Мартина. Все время быть рядом с ним. И сначала было как-то дико, непонятно, пока она не осознала, что влюблена. Что вот это и есть - то самое. И она очень удивлялась этому, как такое могло с ней произойти. В мире, давно уже лишенном любви. И почему, что такого в этом пареньке с блестящим взглядом, почему хочется все время быть рядом с ним? Тепло - нашлось слово. От него струилось удивительное тепло, из которого невозможно было уйти, к которому тянуло, как в холод к огню. А потом она привыкла и уже не удивлялась...
– Что с тобой, Чена? Куда ты ходила опять? И почему у тебя лицо такое странное?
– Странное?
– Счастливое какое-то. Что произошло?
– Я должна рассказать тебе, Дали... Нет, ничего особенного. Ты помнишь, у нас пленный был? Так вот, он тут живет, неподалеку, в лесу. Ему нельзя к своим идти, его убьют. На аэродром он не ходит. Просто тут живет. Я хожу к нему.
– Это не кончится добром, Чена. Я же вижу, ты с ума сходишь. Лучше бы ты его оставила.
– Я не могу, Дали. Это сильнее,чем я.
– Не можешь?
– Да, я умру, если не буду его видеть.
– Это плохо кончится, поверь мне, плохо.
– Почему ты так думаешь?
– Да потому, что они не такие, как мы. Им нельзя верить. Он доведет тебя до беды и бросит... Ну не плачь. Ладно, может и обойдется. Не слушай старую дуру. Мне-то откуда знать?
– Мартин, объясни... как все это получилось? Почему вы уходите? И если ты понял, что в Свободном мире плохо, почему не возвращаетесь?
– Не знаю. Сложно это.