Разорвать тишину
Шрифт:
— В прихожей, на стуле, — крикнула в ответ мама, застилая постель. Мама всегда все знала, казалось, без нее большой и маленький мужчины не смогли бы найти даже свои отражения в зеркале.
— Точно… И как он сюда попал? Я же вешал его на плечики вместе с костюмом. Очень хорошо помню… Кстати, а где костюм?..
— О, Господи, — вздыхала мама.
Саньку накормили, засунули в ранец газетный сверток с двумя толстыми ломтями хлеба, намазанными вареньем. Затем, несмотря на недовольное сопение, завязали ленточки шапки под подбородком и заставили надеть варежки. Папа тоже одевался. Он собирался
— Наверное, больные. Как всегда не вовремя, — поморщился папа, открывая входную дверь.
Но это были не больные. На пороге стояла полная румяная женщина в стеганной цигейке, с потертой, коричневой кожаной сумкой на заплечном ремне. На ее платке и плечах таяли белые хлопья снега.
— Измайлова Вера Михайловна здесь живет? — не заходя в квартиру, спросила женщина, стряхивая снег с рукавов.
— Да, это я, — удивилась мама. — Да вы проходите…
— Вам повестка в милицию. Распишитесь в получении, — не обращая внимания на приглашение, сказала женщина и полезла к себе в сумку.
— Повестка? Мне? — еще больше удивилась мама. Папа в расстегнутом пальто замер посреди прихожей и, не отрываясь, смотрел в одну точку — на тонкие губы женщины, словно ожидал услышать от нее что-то еще более важное. Но курьерша молча достала из сумки какую-то сиреневую бумажку и бланки. Мама, ничего не понимая, расписалась.
— Вам надлежит сегодня к девяти часам утра явиться в тридцать второе отделение милиции в восьмой кабинет. Адрес указан на повестке. Явка обязательна, вы за это расписались, — заученно равнодушно произнесла женщина, пряча бланки обратно в сумку. Затем она повернулась и, ничего больше не объясняя, пошла по деревянной лестнице вниз. Вера растерянно посмотрела на мужа.
— Я пойду с тобой, — решительно сказал Алексей. — Это, наверное, насчет уплотнения. Ты же ответственная квартиросъемщица. Это жилтоварищество воду мутит, чтоб их… Отведу Саньку до перекрестка и вернусь. Черт с ним, с госпиталем.
— Леша… Может, это как-то связано с братом? Помнишь, ты вчера говорил, что дело Промпартии должны пересматривать? Может, Мишу отпускают, и теперь… — тут мама спохватилась, быстро посмотрела на сына и замолчала.
— Я пойду во двор. Там подожду, — буркнул маленький, мудрый Санька…
На улице было тихо и бело-бело, как в сказке. Ветви темных деревьев, сараи, мусорные ящики и голые кусты сирени возле подъездов наглухо залепило белым снегом. Светлое от падающих хлопьев небо и старые, подтаявшие сугробы слились в одном цвете: в полной тишине и безветрии весь мир стал белым, как будто кто-то убрал из него все остальные краски. Пройдет совсем немного времени, и весеннее солнце нагреет воздух, снег на фонарях и ветвях деревьев превратится в мелкие сосульки, под ногами снова захлюпает и улицы города станут такими же, как вчера — серыми и грязными; но пока природа словно замерла — вокруг была настоящая зимняя сказка.
В двенадцать лет знакомый до мелочей двор в воображении ребенка может легко превратиться в чудесную страну с
Только за перекрестком, возле самой школы, Санька вспомнил, что Васька не ждал его, как обычно, у своего подъезда. Это означало, что он все-таки пошел к Матросу. На душе стало тоскливо, словно его предали, а он сам струсил.
Районное отделение милиции находилось неподалеку: всего в двух кварталах от дома Веры, напротив трамвайной остановки. Желтое одноэтажное приземистое здание стояло в конце старой аллеи, а позади него сразу начинались сады частного сектора. Если смотреть со стороны трамвайных путей, то казалось, что здание милиции с шапкой снега на крыше утопает среди белых заснеженных деревьев.
Алексей и Вера молча прошли по затоптанному снегу аллеи к крыльцу райотдела. Возле самого входа Алексей наклонился и поцеловал жену в холодную щеку.
— Дальше меня, наверное, не пустят. Я тебя буду ждать здесь, хорошо?
Вера неуверенно улыбнулась в ответ и, волнуясь, зашла вовнутрь.
Если на белых дорожках аллеи было тихо и почти безлюдно, то в самом здании райотдела царила суета рабочего понедельника. По длинному коридору без конца ходили какие-то люди, некоторые терпеливо сидели на крашенных, обшарпанных скамейках напротив кабинетов и тихо шептались или молчали, прикрыв глаза. В самом конце коридора, рядом с высоким светлым, окном стоял в полушубке парень наговатого вида и, поблескивая золотой фиксой, в полголоса разговаривал с двумя ярко накрашенными девицами в схожих синих беретах.
Отметив у дежурного повестку, Вера прошла по коридору, нашла кабинет с закрашенной цифрой «восемь» на дверях и осторожно постучала. За дверью слышались чьи-то голоса.
— Там занято, — тихо сказала сидящая напротив бледная женщина, одетая в рыжеватую дорогую шубу и такую же шапку поверх белого платка.
— Здесь очередь? — смутилась Вера, но женщина ничего не ответила, с напряженным вниманием прислушивалась к глухим голосам в кабинете. Вера вздохнула и присела рядом с ней.
Очень скоро дверь отворилась, и в коридор выскочил красный как рак мужчина в добротном пальто с барашковым воротником.
— Саша?.. Что?.. — быстро спросила женщина и мгновенно побледнела еще больше.
— Эт-то что-то… Произвол… — выдохнул мужчина и повернулся было обратно, но женщина сорвалась со скамейки и, схватив его за руку, быстро повела подальше от кабинета. Дверь снова отворилась и в коридор высунулась чья-то голова.
— Гражданка Измайлова явилась? Заходите.
Бывает некое человеческое предчувствие, которое мелькнув искрой, исчезает темной змейкой, оставляя за собою мрачный и гнетущий след. Отчего сердце начинает стучать почему-то сильнее. Вот и сердце Веры билось все громче и громче. Она встала и, прижимая ридикюль к груди, шагнула в кабинет.