Разрешение на жизнь
Шрифт:
Лена оглянулась, посмотрела на него. Вроде не издевается, просто мальчик решил быть светским.
– Нет, Василий Андреевич, это только когда нам годик исполнится.
Сначала он получил отцовскую почту, сохранил ее, не читая, на жестком диске, хотя письмо было явной рекламой, потом нашел утренние шахматы, тоже положил в отдельную папку. Затем занялся апгрейдом. Программы вставали легко, диск еще не был загажен всякой ерундой, обломками старых файлов и многочисленными игрушками, как у него.
Когда он закончил «установку нового соединения» и собрался входить в Сеть не через гостевой вход, а нормально, как все, дверь в комнату открылась и на пороге показалась Лена:
– Василий, скажите, пожалуйста, можно найти в Интернете статью, если мы не знаем ни названия, ни автора?
– А что мы знаем?
– Тему…
– Маловато. – Васька повернулся, посмотрел на нее. – Я думаю, что нет такой темы, на которую в Сети нельзя было бы найти несколько сотен статей. Нужно еще что-то.
– Там говорилось, по-моему, о том, что о детях нужно заботиться, но одновременно не нужно заботиться. Ну что вы, Василий, так на меня смотрите?…
– Да нет, – испугался Васька, – я ничего… Сейчас попробую…
Он начал что-то быстро набирать на клавиатуре. Лена смотрела на мальчишку, а он, несмотря на свои пятнадцать, был, конечно, мальчишка, и думала о Дорине. О том, как ей повезло, что она встретила Андрея, о том, как Васька похож на него, такой же немножко нелепый, но безумно… она поискала слово, безумно мужское что-то было в них обоих.
Она прожила восемь лет с Брайловским, он был хорошим мужем, с ним почти всегда было легко и просто, и, с точки зрения миллионов женщин, ничего лучше представить себе нельзя, потому что не хам и не алкоголик – уже почти счастье. Но они – несчастные эти женщины, обделенные тем, что, наверное, и есть любовь, когда чужой поначалу человек перестает восприниматься чужим, становится не просто близким и родным, а в каком-то смысле – тобою. Ты воспринимаешь его как часть себя, не какой-нибудь конкретный орган, да и слово «часть» тут не подходит.
Во время беременности Лена зашла в церковь, куда раньше никогда не заглядывала. Две старушки, зашипели на нее за то, что она была в брюках, и выдавили на улицу, но она успела купить, повинуясь интуиции, «Новый завет». Лена почему-то ничего не сказала Андрею об этой покупке, но перечитала внимательно все четыре евангелия. (Впервые она сделала это, когда училась в универе, половина мировой культуры была непонятна без этой книги.) И вот там она нашла точную формулу своего отношения к Дорину – «возлюби ближнего как самого себя», воспринимая ее не в смысле сравнения «ты и он – одно и то же», а в смысле тождества – «ты и он – одно».
Это оказалось невыносимо сладко и невыносимо больно одновременно – быть кем-то еще, переживать чужие ощущения и даже, как ей казалось, иногда мыслить чужой головой. Трудней всего было не навязывать ему себя, своих мыслей, чувств, представлений, не заставлять его быть собой, подарить свободу. Она не знала, так же или как-то иначе живут в Андрее его чувства по отношению к ней, она никогда с ним на эту тему не говорила и могла только догадываться по некоторым его словам, жестам и улыбкам, что да, так же или еще серьезней, только, может быть, менее осознанно. Ее несколько забавляло, что в их союзе она, женщина, оказалась стороной философствующей.
Дорин в ее сознании жил как серьезный, но очень маленький мальчик, который лишь в острый, нужный момент, когда без этого нельзя, превращался в сильного мужчину. Она и Ваську воспринимала в чем-то так же, он был для нее частью Андрея, а значит, ее самой. Она придумала эту игру, чтобы называть его на «вы», только для того, чтобы и держаться самой и держать его на каком-то расстоянии от себя. У пацана, в конце концов, есть мать, и Лена ни в коем случае не хотела узурпировать чьи-то права на Ваську и доставлять дополнительную боль женщине, пережившей расставание с Дориным.
Сейчас, когда появилась Сонечка, Андреевская должна была научиться балансировать между тем, что уже жило внутри нее, и совсем неведомым прежде, почти животным чувством к Сонечке, которая на самом деле была ее плотью. Лене смертельно не хотелось растерять, расплескать те чувства, которые она испытывала к Дорину, хотя материнский инстинкт властно отрывал ее от мужа и поворачивал к дочери.
– Лена, – позвал ее от компьютера Васька, – посмотрите, может быть, вы это искали?
Она подошла и начала читать текст на мониторе:
«Ребенок доверяет миру, он ожидает соответствия своим потребностям, но часто окружение неспособно оправдать его ожиданий. Нарушение этого доверия уже есть существенное патогенетическое воздействие. На первых этапах попытка матери обеспечить максимальный комфорт ребенку представляется совершенно правильной. Зазор между идеальным и реальным все равно сохраняется, и не следует его увеличивать специальным образом».
– Да, спасибо, Вась, по-моему – оно. – Лена перечитала еще раз последние строки. – Получается – только на первом этапе, а дальше комфорт – вреден? Мне подруга позвонила, мы с ней вместе в роддоме лежали, сказала – «интересная статья». Сейчас я бумагу принесу с карандашом…
– Зачем?
– Выписать кое-что, тут много нового и важного.
– Может, лучше, – предложил Васька, – я скопирую всю статью и сохраню на вашем компьютере?
– А так получится?
– Конечно, и вы сможете в любой момент прочитать все, что вас интересует.
Из прихожей послышался звук открываемой двери.
– Андрей, – позвала Лена, – иди сюда!
– Привет, Василий, – сказал Дорин, входя в кабинет, – ты чего так рано?
Он поглядел на жену и сына:
– Ужинать будем? Или сначала новостями делиться?
После расставания с Гуру Дорин решил, что раз появилось свободное время, то можно съездить в редакцию газеты, где Настя «дала» свое объявление о шахматах. Надо было узнать, действительно ли ее там перепутали и с кем. Но, как выяснилось позже, решение это было неправильным. Они с Веселкиным попали в дикую пробку по дороге туда, и в еще большую обратно, и пятнадцать минут, проведенные в редакции, где он, расточая улыбки, все узнал, превратились в четыре с половиной часа духоты и угарного газа. Не стоила информация о том, что «нашу» Настю перепутали с некой Кольцовой Анастасией Вадимовной, которая действительно давала объявление о покупке шахмат, таких мук. И адрес ее не дал ничего интересного.