Разрушенная невеста
Шрифт:
– - Может быть, и моего милого мужа, ни в чем не повинного, тоже ждет казнь, -- заливаясь горькими слезами, проговорила она, обращаясь к секунд-майору Гвоздину.
Петр Петрович забыл свою усадьбу Красную Горку и жил волей-неволей в ненавистном ему Питере.
"Нельзя же молодую бабенку оставить одну в Питере без призора, -- думал он.
– - Мало ли что может случиться? Да притом она мне не чужая, а родного племянника жена. Если я о ней не буду заботу иметь и попечение,
Однако проходили дни, недели, а Левушка не возвращался. Его продолжали томить в тяжелом заключении.
Еще с большим нетерпением поджидала возвращения своего милого мужа Маруся. Но напрасно считала она все дни, часы и минуты -- муж к ней не приходил. Крепки были замки и двери у каземата в крепости, зорко смотрели глаза сторожей на узников, там томившихся. Ни Маруси, ни Гвоздина не допускали до свидания с заключенным, несчастная совсем отчаялась свидеться с мужем; ей даже, представилось, что его казнят, и она высказала это предположение дяде.
– - Да с чего ты вздумала это? За что казнят Левку? За какую такую провинность?
– - возразил Петр Петрович.
– - Ах, дядя! Не станут за Левушкой никакой вины искать... Ведь казнили же Долгоруковых...
– - Да ведь их признали виновными.
– - Злым людям немного надо -- и за малейшую вину казнят.
– - Ведь это не казнь будет, а убийство, -- горячо промолвил старый майор, а затем, походив в задумчивости по горнице вдруг воскликнул: -- А знаешь, Маруся, что я скажу тебе? Я спасу племяша или сам погибну.
– - Что ты, дядя, как?
– - обрадовавшись, спросила Маруся.
– - О том, как я надумал спасти Левушку, я пока ни слова не скажу тебе. Ведь поверить бабе тайну -- это все равно что выйти на площадь, где много народа, да и сказать громко при всех про свою тайну.
– - Дядя, неужели ты считаешь меня такой?
– - слегка обидевшись, проговорила молодая женщина.
– - Бабы все на один покрой. Прости, если мои слова тебе не полюбились. Лучше вот что сделай -- молись, надейся, и Бог поможет нам спасти безвинного.
На следующий день рано утром старик-майор собрался идти куда-то. Предварительно он снял с себя майорский мундир и, надев вместо него рваный мужицкий полушубок, сапоги заменил лаптями, а треуголку -- мужицкой же бараньей шапкой, зашел в горницу к Марусе проститься.
Молодая женщина воскликнула от удивления, увидев Петра Петровича в таком одеянии:
– - Дядя, что это значит? Ведь теперь не святки?
– - Помалкивай, племяннушка, помалкивай и прощай.
– - Разве ты уходишь?
– - Знамо, ухожу... для чего же я по-мужицки-то нарядился? Я иду спасать твоего мужа.
– - Бог да поможет тебе, милый дядя.
– - Прощай, Маруся, может, мы больше и не увидимся. Ведь не в гости я иду, не на пиршество. Надо быть готовым ко всему. Прощай, племянница! Помолись за меня, грешного!
– - И майор со слезами, крепко обняв Марусю, перекрестил ее и поспешно вышел из горницы.
Молодая женщина опустилась на колени перед иконой и стала усердно молиться, прося у Бога пощады своему мужу.
Через несколько дней к воротам Шлиссельбургской крепости подошел какой-то старик в плохом дубленом полушубке и в нахлобученной бараньей шапке и, посмотрев на часового, мерно расхаживавшего около ворот, отошел в сторону; он, очевидно, кого-то дожидался.
Вот загремел засов, узкая и низкая калитка, сделанная в воротах, отворилась. Вышел крепостной сторож и махнул старику в полушубке рукою, делая вид, чтобы тот подошел. Печальное и хмурое дотоле лицо старика преобразилось, и он быстро подошел к калитке.
– - Входи, -- тихо проговорил ему крепостной сторож и пропустил старика в калитку.
Старик очутился на крепостном дворе.
– - Принес деньги?
– - так же тихо спросил у старика сторож.
– - Принес... все по уговору, пять рублевиков.
Старик дрожащею рукою подал сторожу пять серебряных рублей.
– - Верно, -- пересчитывая деньги, промолвил крепостной сторож.
– - А остальные когда?
– - По уговору... Вот поступлю в сторожа, тогда и получай остальные сполна.
– - А не обманешь, старик?
– - Вона... Стану ли обманывать, когда у тебя в руках нахожусь.
– - Сейчас смотритель выйдет, он тебя и возьмет в сторожа. Только, старина, готовь деньги.
– - За этим дело не станет.
Этот разговор был прерван приходом смотрителя.
– - Никифор, этот, что ли, сторож, про которого ты мне говорил?
– - спросил последний у сторожа.
– - Так точно, ваше благородие.
– - Ты наниматься пришел в крепостные сторожа?
– - обратился к старику смотритель.
– - Ты из солдат?
– - Отставной солдат, ваше благородие... тридцать лет верой и правдой отслужил отечеству.
– - И опять служить задумал?
– - Отчего же не служить, ваше благородие, когда ноги ходят, глаза еще видят, а руки работать могут?
– - Молодчина! А в сражениях был?
– - Бывал, ваше благородие, воевал я и со шведами, и с турками под командою батюшки-царя Петра Алексеевича; медали имею.
– - И старик, распахнув полушубок, горделиво показал на две медали, красовавшиеся на груди его солдатского мундира.