Разрушенные
Шрифт:
— Ушло. Все до последней капли.
Ее руки вцепились в мои щеки сильнее, опустившись, чтобы обхватить мой подбородок.
— Ты уверен? — в ее глазах танцевала надежда и нерешительность.
Я хотел кричать. Танцевать. Я не мог просто стоять с радостью, которая бурлила в моем желудке.
— Абсолютно. Все плохое внутри. Каждая испорченная потребность убивать. Каждая сводящая с ума команда. Все исчезло.
Из мертвенно-бледного ее лицо засияло. Свежие слезы заполнили ее глаза, но в этот раз она светилась от
— Ты свободен?
Я рассмеялся, сделав шаг назад.
Каждое движение было легче.
Мое видение было ярче.
— Я свободен.
— Я нормальный.
Я отец.
Мои глаза широко открылись, и я развернулся. Я был отцом и был свободен. Никогда не думал, что могу получить так много всего.
Быстро подойдя к кроватке, я взял Веру в ее симпатичном розовом колпачке. Ее глаза были открыты, вперившись в мои.
Зеленые в белые. Я был безумно влюблен.
Мое сердце увеличилось, чтобы заключить маленькую девочку, которую я потерял. Маленькую девочку, которую получил. И сына, и женщину, которым принадлежал.
— Привет, Вера, — прошептал я.
Маленькая девочка зевнула, ее губки растянулись шире. Она извивалась в своем одеяле. Прямо сейчас я знал, что все будет в порядке.
Я притянул ее к своим губам и прижался поцелуем к ее лобику.
Она была моей.
Она была моим новым шансом.
Мое будущее было ярким и безопасным.
Василий снял мое проклятье.
Шесть недель спустя, когда Зел окрепла достаточно, чтобы вернуться домой, а близнецы были в своей детской, я планировал вечер только для нас двоих.
Пока Зел была наверху, целуя близнецов на ночь и рассказывая им истории об их старшей сестре, которую они никогда не встретят, я украшал гостиную огромным количеством свечей. Я заказал банкет закусок и вкусных блюд и положил огромные овечьи шкуры на пол рядом с пылающим огнем в камине.
Сегодня я займусь любовью со своей женщиной.
В первый раз.
Каждый раз, когда я думал о том, как изменилась моя жизнь, я останавливался и терял себя в воспоминаниях. Это ощущалось так, будто всю свою жизнь, я жил в тени. Слушая разговоры под водой, передвигаясь по длинному туннелю без света впереди. С того момента, как мой условный рефлекс был разрушен, я не переставал прикасаться.
Я едва выпускал близнецов с рук.
Зел не могла пройти мимо меня без того, чтобы провести руками по моей спине или кончиками пальцев по моим волосам. У нас не было секса с рождения близнецов, но между нами никогда не было такой интимности. Наши сердца бились в унисон.
Я никогда не был так чертовски счастлив.
Сегодня я планировал соблазнить женщину впервые в своей жизни. Я никогда не покупал свечи и не выбирал романтическую
Василий и Вера подарили мне новый мир, чтобы исследовать и наслаждаться, и я не хотел терять и секунды.
Мое сердце забилось быстрее от мысли взять Зел. Обожать ее всем, чем я могу. Хотел знать, каково это обнимать ее или держать крепко без того дерьма, что жило во мне.
Не будет прошлого или Призрака, или ужаса.
Будет только любовь и похоть, и голод.
— Ничего себе, ты был занят, — голос Зел прозвучал позади меня.
Я повернулся к ней лицом, ощущая, что никогда не смогу свыкнуться с мыслью, насколько моя любовь вызывает сладостное чувство трепета.
— Дерьмо, я хотел закончить все прежде, чем ты спустишься.
Я все еще не расставил еду как хотел. И статуя, которую я сделал, не была покрыта. Черт.
Я попытался спрятать это, но Зел ахнула.
— О боже мой. Ты сделал это? — она двинулась вперед, осматривая полуметровую статую, которую я делал в течение нескольких ночей. Условный рефлекс, может, и был разрушен, но я все еще боролся с тем, чтобы спать в темноте.
После всей жизни сна в течение дня — эти паттерны не изменились в одночасье.
— Тебе нравится? — нервозность покалывала мой позвоночник.
Ее глаза опустились на меня, полные благоговения.
— Нравится ли мне? Как ты можешь спрашивать у меня это? Я люблю это. Я больше чем люблю это. Роан... это идеально.
Мое сердце болело, когда она поглаживала бронзовое творение дрожащими кончиками пальцев.
Я поддался тому, в кого превратился, но сделал это совершенно добровольно. У меня был выбор. Я принял охотника внутри себя, когда преследовал женщину, с которой проведу остаток жизни.
Я сделал это для нее. Для нашей пары. Наше начало и наше будущее. Я хотел, чтобы она увидела, как сильно я забочусь о ней. Насколько я принадлежу ей, и насколько она моя. Полностью моя. Черт побери, навсегда.
Дизайн статуи не обладал четкими границами, он был более этническим, чем просто ярко очерченные формы. Мужские и женские линии тела были выполнены в виде вздымающихся пенных волн, в которых проглядывались образы лошадей. В общей сложности их было пять, с выгравированными на них именами по-русски.
Клара. Роан. Хейзел. Василий и Вера.
Пять точек, что представляли собой неземное счастье. Среди разбивающихся волн, представленных в образе лошадиных ног, несущихся во весь опор, было множество звезд — миллион сверкающих звезд, инкрустированных серебром.
Звезды для Клары.
Зел всхлипнула, повернувшись ко мне лицом.
— Ты не мог сделать ничего более идеального. — Ее руки опустились на мою грудь.
Я дрожал от удовольствия, все еще удивляясь, как сильно ее прикосновения находят отклик в каждой клеточке моего тела.