Разрушитель
Шрифт:
Людская покорность и раболепие толпы приедаются, как сладкий пирог на первое, второе и третье. Вначале ты словно приподнят на крыльях собственного могущества. Затем ты начинаешь сомневаться: а так ли ты увлечен признанием тех, кого в грош не ставишь. А после… И с этим «после» никогда не сравнится человеческая неистовая натура, ее злоба, ее ненависть. Все эти байки о нравственном и моральном обществе, которое было создано не без помощи и непосредственных указаний мистера Бредли, осточертело ему хуже горькой редьки.
Теперь он хотел попробовать на вкус убийство. Нет, не несчастье, не нелепый случай, когда кто-то нырнет поплавать в океане. А убийство, которое планировал ночами, о котором мечтал с давних лет. И которое в целом мире осуществить некому. Эдгар Бредли уже много лет знал, кого он убьет. Осталось выбрать, чьими руками это сделать.
И сегодняшнее шоу мистера Саймона Бредли вполне устроило по качеству исполнения. Оставался пустяк: найти Филлипса в миллионном городе и заставить выучить текст, который непременно должна услышать жертва Бредли перед смертью.
Эти слова Эдгар отшлифовывал долгими вечерами, пока разномастная толпа жрала и веселилась за его счет. В эти слова Эдгар вложил чертову жизнь, которую прожил.
«Ну, кто из нас первым подавился сливовой косточкой?» – эти олова относились к одному человеку во всем мире, и он единственный на свете мог их понять.
– Ну, кто из нас первым подавился сливовой косточкой? – впервые в жизни Эдгар попробовал фразу на слух. Злая улыбка змеей искривила губы: слова были горько-сладкие, как черносливины.
Наверное, опытный психоаналитик сумел бы разъяснить, что истоки ненависти, которые питал Бредли к близорукому студенту Френдли, лежат в обыкновенной человеческой неудовлетворенности. Этим объектом могла бы быть соседская кошка, душераздирающе мяукавшая в пять утра перед окном, или рейсовый автобус, где ты с отвращением и брезгливостью пытаешься отстраниться от потных людских тел, но все же кто-то заденет, мазнет липкой рукой – и ты чувствуешь, как бьет режущей болью ненависть по глазам.
Но даже психоаналитику Бредли не признается, что вместе с Френдли уйдет чувство стыда, которое забитым зверьком пряталось на самом дне души, но все еще, даже через сто лет, скалило острые зубки.
Они заканчивали университетский курс, когда в их группу откуда-то из периферии перевелся хлипкий мальчик с тонкими кистями и вечно сползающими на переносицу очками. Он сидел в последнем ряду, отрешенно записывая что-то в толстую тетрадь, и лишь время от времени обводил рассеянным взглядом аудиторию, так же равнодушно мазнув взглядом по лицу профессора.
Как и почему он и Бредли оказались на одной вечеринке, Эдгар не помнил. Вероятно, состоялась одна из внеплановых тусовок, и кто-то из привычной компании прийти не сумел.
Вечеринка вышла так себе, Бредли больше скучал чем пил и танцевал. Кристофер Лонгрей корчил из себя шута-самоучку, девчонки, чуть навеселе и чуть возбужденные от перемигиваний кавалеров, визжали.
Эдгар вышел на террасу. Рядом распласталась ночь, и в двух шагах было не различить, чьи тени мигают огоньками сигарет. Эдгар щелкнул зажигалкой и при колеблющемся пламени рассмотрел чудика Френдли и светлую челку Элизы.
– Привет! – приблизился Бредли: он-то мешать никому не мог, это точно.
– Привет, – эхом откликнулась девушка, и Эдгар, сам не зная, зачем, предложил прокатиться на его новеньком седане.
Элиза пожала плечами: Эдгар и в темноте почувствовал, как нахмурился Френдли.
Но Эдди потому и был капитаном футбольной студенческой команды, что умел настоять на своем.
Поехали, разгоняя фарами мрак. Остановились у мелководной речушки, где одинокий фонарь угрожающе высвечивал надпись о запрете – тут же решили купаться.
Эдгар скинул одежду и бросился в воду, оказавшуюся удивительно теплой после ночного холода. Элиза помедлила, запутавшись в дамских аксессуарах и мелочах туалета.
– Холодно! – пожаловалась девушка, пробуя воду пальцами ноги.
– А ты окунись! – посоветовал Френдли из машины.
Тощий Френдли остался в плавках. Эдгар отметил эту деталь как разрешение на Элизу. Девушка плескалась у берега, разбрызгивая воду руками и ногами. Эхо далеко разносило звуки.
Эдгар обернулся, чтобы посмотреть, чем там на траве занят Френдли и почувствовал, как ноги теряют дно. Эдгар и не предполагал, что в этой воробьиной лужице мог быть омут или углубление. Появилась мысль подшутить.
Он, удерживаясь на воде при помощи только ног, руками призывно замахал девушке:
– Элиза! Крошка! Иди сюда, а то ты там уже всю воду замутила!
Элиза охотно побрела на голос, шагая по дну. А впереди призывно протягивал навстречу руки Эдгар Бредли, самый отличный парень из всех знакомых ребят. Оставалось сделать шаг. Элиза заторопилась. Еще не понимая, попыталась нащупать ногой несуществующее дно, и ухнула в омут, скрываясь под водой.
В первое мгновение Бредли не понял, что произошло. Потом стал озираться, в панике разгребая поду руками и ногами. Нырнул. Черное дно не пропускало света. Эдгар почувствовал, что легкие разрываются из-за недостатка воздуха и вынырнул, отфыркиваясь. Нырнул снова – тело пронзила дрожь. Девушки не было.
«Может, она под водой тихонько уплыла к берегу? – Бредли ухватился за эту мысль. Выплыл. Через несколько метров встал на ноги, удерживая трясущиеся колени, побрел к берегу.
Френдли что-то писал при свете фары, развалившись на траве.
– А где Элиза? – выдохнул Бредли.
Френдли удивленно поднял голову, видимо, не совсем понимая, где он и какого черта тут околачивается мокрый тип.
– Где Элиза?! – Бредли затряс парня, ухватив за плечи. – Где она?!
Френдли близоруко прищурился: