Разрушитель
Шрифт:
Диана ничего не ответила. Губы ее задрожали.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВВЕРХ ПО РЕКЕ
Шли годы. Клочьями рваных облаков неслись десятилетия. Уходили в отставку правительства. А народы с раболепной покорностью ждали Дня благодарения и Праздника всех святых.
Нравы ожесточились. Ни перестрелки на улицах, ни рвущиеся в воздухе без всяких причин самолеты не заставили людей отказаться от вечерних прогулок или пересесть на конку. Богачи топили в шампанском персидских котят – бедняки топили котят в водопроводной воде. Девочки взрослели все позднее, понятия не имея, что делать с орущим и мокрым кульком весом в три кило ирисок – мальчики со смехом искали девушек поумней.
Мир безумствовал и тосковал. Земля крутилась со скоростью, от которой голова шла кругом и волосы вставали дыбом.
Пир во время чумы – дружеская пирушка, по сравнению с разгулом страстей в этом мире. Долго и мучительно, словно смазанный целебными мазями и обрызганный антисептиками, на теле планеты зрел огромный нарыв – и взорвался воем, мерзостью и пакостью. Так было до две тысячи восьмого года когда миротрясение, полностью унеся африканский континент, бурями и тайфунами пройдясь по Европе, унесло миллиарды человеческих жизней и все изменило.
А жалкая горстка уцелевших с ужасом и одиночеством всматривалась в оставленный им в наследство мир.
Америка пострадала меньше всего – она и стала домом для оставшихся без крова.
Спящих в криогенных ваннах катаклизмы не коснулись. Глубокие катакомбы уберегли установки от миротрясения. А автоматический режим условий их содержания не сбился от страшных событий наверху.
Тела, погруженные в криоген, лишь смутными тенями, временами пробегавшими в грезящем мозге, откликались на гибель близких, на старение собственных детей, на весь тот кошмар, что в повседневности зовется жизнью.
Два года после всемирной катастрофы человечество приходило в себя и приводило в порядок планету.
Теперь везде и во всем приходилось надеяться на знания и умения компьютеров – рассудительных, уравновешенных, бесстрастных, равнодушных к страданиям и не умеющих поддаваться панике. И человечество охотно отдало себя под опеку машинам.
В две тысячи десятом году было провозглашено Общество вечного мира – и люди, избавленные от своей страны, своей семьи, своей работы, занялись самосовершенствованием.
Буйными крапивными зарослями расцвело искусство, в котором никто, кроме творца не увидел бы смысла – но смысл заставлял бы задумываться. Думать – это сопоставлять. Сопоставлять – сравнивать, и вот уже человек падает в бездну прошлого, куда нет возврата.
Родилось и выросло новое поколение. И прошлое стало казаться чем-то вроде страшной сказки, которые где-то уцелели на видеолентах.
Молодежь жадно искала приключений и была охоча до всего, стоит ей лишь предложить новую забаву.
Новой забавой для молодых стали обнаруженные при разборке завалов подземных уровней криогенные установки с преступниками.
Вся страна, затаив дыхание, следила за процессом регенерации первого освобожденного.
Это был некий Саймон Филлипс, настоящий преступник из прошлого.
Заседание комиссии по выпуску преступников на поруки должно было состояться 3 августа две тысячи тридцать второго года.
Тем более, за мистера Филлипса готов поручиться сам Эдгар Бредли, самый могущественный, самый таинственный и самый обаятельный человек в Лос-Анджелесе.
Синоптики не обещали ничего хорошего. То есть, они обещали, что на протяжении всей этой недели уровень температуры не опустится ниже тридцати. Казалось, от жары скоро начнет плавиться все на свете.
Трей выключила приемник и включила вентилятор, – в машине было, как в аду. А дежурство только начиналось. С ума можно сойти.
Трей щелкнула переключателем одного из тумблеров и сказала:
– Перехожу на автоматическое управление.
– Перехожу на автоматическое управление, – отозвался эхом металлический голос в динамике.
Машина вздрогнула и сдвинулась немного вправо, ближе к тротуару. «Перестраховываешься!», – хотела сказать Трей, но передумала: разговаривать с компьютером то же самое, что с глухим.
Она вызвала на связь полицейский департамент.
– Что-нибудь происходит в городе?
– Нет, ничего не происходит. Но помощник шефа к десяти часам вызывает вас в участок.
– Что, только меня?
– Да.
– Что-то случилось?
– Не знаю.
– О, господи! Опять какая-нибудь лекция! – вздохнула Трей.
Она терпеть не могла помощника шефа Ричарда Тейера, этого придирчивого очкарика, который смотрел на всех с подозрением и вечно из мухи делал слона.
– Перехожу на ручное управление! – зло бросила Трей компьютеру, и тот тут же спокойно повторил:
– Перехожу на ручное управление.
Трей вцепилась в руль и нажала на одну из кнопок цифрового переключателя скоростей. Машина рванулась вперед.
У полицейского департамента она остановилась лишь в одиннадцать часов. Трей неторопливо вылезла из машины и так же неторопливо направилась внутрь здания.
– Привет, ты хорошо выглядишь, – встретил ее в коридоре Джордж Кларк, напарник и просто хороший товарищ.
– Спасибо.
– Ты к Тейеру?
– Да.
– Заходи потом на чашечку кофе.
– Постараюсь.
Но помощник шефа уже сам вышел навстречу ей из своего кабинета, словно все это время стоял под дверью и ждал ее появления.
– Приветствую тебя, дорогуша. Как дела?
– Как обычно.
– «Как обычно» хорошо, или «как обычно» плохо?