Разрушитель
Шрифт:
Выражение неприкрытого восторга польстило.
– Здравствуйте, мисс! Я рад! – расшаркался Спарки: да и кого оставит равнодушным пара стройных ножек, чуть прикрытых подолом платья?
– Лейтенант Трейси! – осадила девица скакуна.
– Меня вы, видимо, знаете: лейтенант, вернее бывший лейтенант Спаркслин, – кисло доложил Джон. И уточнил: – Это какой век?
– Две тысячи двадцать пятый!
– Век?! – оторопел Джо.
– Нет, год, – поправила девушка и мелодично приказала: – Следуйте за мной! Вас ждет задание!
Ирония судьбы или насмешка Фортуны: двухместное оцарапанное чудо оказалось аппаратом лейтенанта Трейси.
Аэрокар помедлил.
– Машина привыкает к водителю, – пояснила Трейси, чуть повернув профиль.
– В мое время водитель привыкал к автомобилю, – пробормотал Спарки машинально: профиль лейтенанта, как не придирайся, был безупречен.
Аэрокар долго кружил над густо застроенными кварталами. Теперь, когда у Джо было время присмотреться, Лос-Анджелес все меньше и меньше походил на город его времени.
Казалось, город – новый и недавно заселенный дом. Жильцы, обманутые подрядчиком, уже въехали и теперь вынуждены спотыкаться о спутанный телефонный кабель и мирится с отсутствием горячей воды. Здания, украшенные лепниной, ажурной резьбой и колоннами, походили на старую рождественскую елку, когда праздник давно позади, гостинцы разобраны, а в поредевших иголках запутался серпантин и ненужные звезды из фольги.
Крыши, приспособленные для аэрокаров, серели аренами цирка. Улицы и тротуары, условно размеченные белым пунктиром, словно поле для гольфа, то и дело спотыкались о призрачно знакомые оранжевые люки.
– А это что? – полюбопытствовал Джон.
Трейси непонимающе подняла брови, от чего глаза еще сильнее зазеленели.
– Я говорю: люки зачем? – пояснил Спарки.
– Проказоры и разоры! – брезгливо отозвалась Трей, скривив губы.
Так хозяин, у которого завелись тараканы, вынужден сознаваться в нашествии насекомых.
Джон больше не расспрашивал. Его раздирали противоречивые чувства: будущее, о котором загадывает каждый, вот, за стеклом кабины, но глупо же спрашивать: «Как тут у вас?»
Спарки задумался, а что бы он рассказал о своем времени человеку, прожившему сто лет? Но от одного вопроса Джон не удержался:
– Трейси! Что стало с городом? Что за пустыня на горизонте?
– Там нет никакой пустыни. Мегаполис тянется через предместья к соседнему мегаполису. Весь континент связан в единую цепь, словно люди, держащиеся за руки.
Джон осторожно помолчал, выбирая слова.
– А ты была там, в других городах?
– Зачем? – искренне удивилась девушка. – Мое место, работа, развлечения – здесь, что ж мне делать в другом месте? И, потом, информационный центр мистера Бредли всегда даст полную информацию о любом городе, любой корпорации и даже о любом человеке, если это кому-то интересно. Зачем же ездить?
– Любопытно! – не сдержался Джон, но вдаваться в подробности не стал. Однако имя таинственного, вездесущего и весьма лживого мистера Бредли накрепко врезалось в память.
Трейси косилась, хмурясь и порываясь о чем-то спросить.
Аэрокар завибрировал, реагируя на неприязнь пассажиров друг к другу. Компьютер оценивал уровень напряженности эмоций, готовый вмешаться и посадить аппарат.
Но тут Трейси, дав команду на снижение, аккуратно опустилась на крышу полицейского управления – невзрачного дома, затерянного в джунглях из арматуры, стекла и бетона.
ЗАЛ С ПРИВИДЕНИЯМИ
– Не верь глазам своим! – Джон еще раз на собственной шкуре прочувствовал старую, как мир, истину.
«Ничего подобного я в жизни не видел», – подумал он едва поспевая за Трей, идущей по позолоченному лабиринту.
– Это краска так блестит?! – неосторожно полюбопытствовал Спарк.
– Нет, золото и платина надежнее как покрытия! – пояснила Трейси, попирая драгоценные металлы.
Джон прикусил себе язык, довольствуясь зрением и слухом.
Очередная дверь из платиновых пластин распахнулась при приближении Трейси. Джон замер, сдерживая сердцебиение.
Есть непостижимая притягательность в розыгрышах извращенного гения. Мы не понимаем мотивы, движущие жестоким художником, мы трусливо подсматриваем в замочную скважину за таинством творчества. А злой мальчишка, насмехаясь и ерничая, бросает нам подачки-крохи из того великолепия, которое для гения – привычная среда. Наш убогий и жалкий мир – другая сторона зеркала.
В зале, где оказался Спарк, явно безумствовал гений. То ли шальная попойка, то ли дурное настроение повлияли на него: панели стен, стыкуясь с полом нежно-розовыми бликами, уступами шли к пространству вверху. По мере того, как возносилась гигантская лестница, цвет густел, наливаясь злой кровью. Темнела краснота, неприметно переходя в багрянец.
Решетчатые ажурные арки из белого мрамора причудливо вели в никуда, упираясь в тупики. Стелющаяся ползущая зелень с тропическим буйством цветов-раструбов, сочилась под ногами бледным зеленоватым соком. Трей наступила на похожий на огромную бабочку цветок – раздался сочный хруст.
Джон почувствовал, как слюна наполняет рот, словно лимонная долька оттаяла там от сахарной пудры.
И над всем этим безумием тускло сиял зимний день, зябко касаясь кожи, хотя все пять чувств твердили – в зале душно и даже жарко после полета.
Трей не замечала, что творится со спутником и именно здесь, среди истекающей соком зелени и сочащихся яростью стен, остановила гонку по зданию, деловито раздвигая пятипалые листья и что-то щебеча.
– Что? – стряхнул наваждение Спарки. – Ты что-то сказала?
Трей не успела ответить, лишь возмущенно замолчала на полуслове.
Один из тупиков раскрылся. Черный шлифованный гранитный камень наискосок прорезала трещина. По залу пробежал, отдаваясь каменным эхом, несущийся с горы валун. Щель расширилась, выпустив желтый раструб света.