Разрыв-трава
Шрифт:
— Что примолк? — с ехидцей спросил он у Максима. — Не по ноздре тебе Корнюшкины слова? Терпи, милый, терпи, как мы терпим.
— Это что же ты терпишь?
— Брехню твою! — Лучка стукнул кулаком по столу. — Зазвал в колхоз и смолк. Или тебе такое было дано задание зазывать, околпачивать нашего брата? А я красный пулеметчик.
— Не реви, — Максим насмешливо улыбнулся. — Тут один Митюшка не знает, что ты красный пулеметчик. Но лопни от рева, он все равно сейчас ничего не поймет.
— Я не Митьке, тебе говорю. Чтобы вы с Задуреем поняли! — Когда в подпитии на него наваливало такое, он ни перед чем не останавливался. Схватив со стола тарелку, грохнул об пол, за ней стакан, пнул ногой осколки.
— Вот вам!
— Ты что это, взбесился? — К нему подбежала Татьянка, схватила за руки. Уходи отсюда, противный!
Татьянка и Максим вывели его за ворота. А здесь встретилась Елена…
Сейчас, вспоминая скандал, Лучка ругал себя последними словами. Нашел где куражиться, посуду бить. Правда, все, что высказал, давно в нем скопилось, но разве можно было так разговаривать с Максимом?
Лучка сел, свесив босые ноги с кровати, зажмурил глаза. Голова шла кругом, к горлу подкатывалась лихота.
— Пропадаю, Елена.
— Давно пора! — Она пошла в сени, даже не взглянув на него как богатая купчиха мимо нищего.
Охая, вздыхая, Лучка натянул штаны. Хорошо хоть, что день воскресный, не надо идти на работу, а то бы и впрямь издох.
В сенях послышался разговор, и следом за Еленой в дом вошел Бато Чимитцыренов. Он засунул рукавицы за широкий кушак, протянул руку:
— Сайн байна, Лукашка!
— Приболел я малость, Батоха. Ну да сейчас наладимся. Он был рад гостю вдвойне: есть возможность опохмелиться а поговорить от души с хорошим человеком.
Он прошел в куть, поманил жену пальцем, зашептал на ухо:
— Ты уж постарайся, Елена Трифоновна, угости человека по-людски, бутылку не пожалей.
— Не будет тебе ни угощенья, ни бутылки! — громко сказала Еленка. — Нашел гостя.
— Прибью.
— А хоть убей.
Лучка плюнул ей под ноги.
— Тьфу, кулацкое твое отродье! Подавись своей бутылкой! Он кинул на плечи полушубок, на голову шапку.
— Пойдем, Батоха.
На улице было морозно. Выпавший ночью снег мягко оседал под ногами. Солнце низко висело над сопками. Зачерпнув горсть снега, Лучка растер припухшее лицо, фыркнул.
— Черти в глазах скачут. Пойдем к Максимке. Ты видел, что за баба у меня? Вредная, не приведи бог. Пока все ей по нраву золото, а попадет шлея под хвост… Хотел я тебя угостить, Батоха, бутылку пожалела.
— Зачем меня гостить?
Игнат и Максим только что сели чаевать. Татьянка хлопотала у самовара, Максим держал на руках сына, совал ему в рот соску.
— Танюха, и вы, ребята, не коситесь на меня за вчерашнее. Оболтус я…
— Ладно, чего там… — буркнул Максим. — Какие новости, Бато? Как живется?
— Мало-дело живется.
Пока братья разговаривали с Батохой, Лучка исподтишка маячил Татьянке принеси выпить. Сестра погрозила ему кулаком, но поставила на стол бутылку.
— …секретарь был. Шибко много крик делал.
— Это какой секретарь? спросил Максим.
— Всего района секретарь. Товарищ Петров секретарь.
— Ну, знаю. Приезжал как-то к нам еще при Лазаре Изотыче. Лысый, кажется.
— Во-во, такой голова, как у меня голова, Бато провел ладонью по наголо обритой голове. Много сердитый. Ногой топал, меня из партии исключал.
— За что?
— Кулаком борьба мало, колхоз людей мало.
— И ты теперь беспартийный?
— Не, — Бато весело улыбнулся, похлопал себя по карману рубашки. — Билет тут стоит. Я город ходил, секретарь республики говорил. Ая-я, хороший человек секретарь республики. Чаем меня поил, много говорил. Потом сюда машиной ходил, Петров собой брал, народом говорил.
— Как его зовут?
— Михей Николаич.
— Трудно попасть к нему? Не пускают, поди? — допытывался Максим.
— Пускают хорошо: проходи-садись.
Приняв от Максима стаканчик водки, Бато окунул в ней средний палец, щелчком брызнул на четыре стороны.
— Пусть этот дом добро будет! — весело подмигнул Лучке: — Пусть твоя голова не болеть будет.
Когда вылезли из-за стола, Бато машинально развернул кисет, зачерпнул трубкой табаку, но взглянув на Игната, смутился.
— Кури, чего там, — махнул рукой Игнат. — Свой табакур в доме.
Бато протянул кисет Максиму, большим пальцем придавил табак в трубке, чиркнул спичку. Синий дымок веревочкой потянулся к потолку.
— Тебе, Лукашка, большой дело есть… — Бато глубоко затянулся, зажал трубку в кулаке. — Тебе брат Федос что говорит?
— Ничего. А что?
Брат жил на колхозной заимке, дома бывал редко: не ладил с Еленой. Уж не выкинул ли чего долговязый?
Бато медлил с ответом, кажется, не мог подобрать слов, шевелил губами, его лицо было серьезным. Лучка не выдержал.
— Режь прямо. Натворил чего-то?
— Не. Прямо сказать: твой Федос меня был. Меня сестра есть, жениться просил.
— На Даримке? Ой мнеченьки! — ахнула Татьянка и расхохоталась. — Ну и Федоска, ну дает!
И Лучка засмеялся, но, взглянув на Бато, оборвал смех.
— Он дурака валяет, Батоха. Вот я ему покажу женитьбу! — Бато зажал трубку в зубах, кивнул головой, словно подтверждая слова Лучки.
— А по-моему, сказал Максим, — он дурака не валяет. — Ты, Танюха, чего это со смеху зашлась? Помнишь, еще когда мы на заимке жили, они вроде бы шуры-муры разводили…