Разум и чувства

Троллоп Джоанна

Элинор кашлянула. Потом спросила:

— А как дела у Гарри?

— В полном порядке. Ни секунды не сидит на месте. Мы сводили его в зоопарк, а потом он весь день провел с бабушкой. Правда, мы тоже остались у нее — Гарри отлично играл сам. Если бы ты не уезжала сегодня — кстати, что за работу ты нашла в Эксетере? — я бы попросил тебя немного освободить Фанни и на денек взять Гарри к себе. Она совершенно выбивается из сил: сама понимаешь, нелегко быть такой заботливой и ответственной матерью.

— Я с удовольствием посидела бы с ним.

— Кстати, до меня дошли еще кое-какие слухи, — сказал Джон, поворачивая на Гайд-парк-корнер. — Говорят, у тебя завелся поклонник.

Элинор

вся подобралась.

— Это неправда.

— Правда-правда, — торжествующе воскликнул Джон. — Я слышал, что вы с Марианной — дернул же ее черт зациклиться на этом мошеннике Уиллоби, — не только уютно обосновались у миссис Дженнингс, но умудрилась еще и крупную рыбу подцепить. Большое поместье в Девоне, ни разу не был женат, солидный бизнес, подходящий возраст…

— Нет, Джон, — отрезала Элинор.

— Брось, не надо скромничать…

Но тут, к вящему облегчению Элинор, они выехали на Бекингем-пэлас-роуд. Джон с раздражением посмотрел в сторону вокзала.

— Тебе обязательноездить на автобусе?

— Да, — ответила Элинор.

Он плавно затормозил и остановил машину под густым платаном. Потом заглушил мотор и повернулся к сестре, в упор глядя ей в глаза.

— Элинор, — чуть ли не с угрозой произнес Джон.

— Что?

— Я хочу сказать тебе кое-что очень важное. Вам, конечно, посчастливилось завести очень выгодные знакомства в Девоне, но смотри, не будьидиоткой. Если этот парень, Брэндон, и правда так хорош, хватайся за него. Потому что на брата Фанни ты можешь не рассчитывать.Абсолютно. Ты поняла? Призови на помощь здравый смысл, раз уж он у тебя есть, и выкиниЭдварда из головы. Он не для тебя,и не для таких, как ты, — тут ничего не поделаешь. Тебе все ясно?

4

Белл постановила для себя — одно из многочисленных решений, принятых ею с приходом нового года, — что раз она весь день находится в коттедже одна, то не станет включать центральное отопление, а обойдется разожженным камином — растопкой их щедро обеспечивал сэр Джон, а доставлял ее Томас — в гостиной и парой лишних свитеров. С ее стороны это будет — объяснила она Элинор — не только вклад в упрочение их материального положения, но и, как ей казалось, что-то вроде психологической поддержки Марианне в ее страданиях и Элинор в ее молчаливом стоицизме. Страдая от холода, Белл ощущала, что жертвует собственными интересами ради семьи наравне с дочерьми, ведь даже Маргарет в последнее время стала на удивление покладистой, по утрам благодарила мать за завтрак и даже ставила в раковину тарелку из-под хлопьев с молоком, не дожидаясь минимум четырех напоминаний.

Стоя на коленях перед очагом и разглядывая аккуратную кучку поленьев, сложенную Томасом для нее, точнее для Марианны, несмотря на ее отсутствие, Белл постаралась не вспоминать о Уиллзе, который стоял на этом самом месте, такой великолепный, такой галантный, в мокрой насквозь одежде, и вытирал волосы полотенцем. Как все они были вдохновлены, как доверчивы, как полны надежд и ожиданий, и как быстро эти надежды обратились в прах! Уиллз не просто разбил сердце Марианны, отказавшись от нее — и с какой жестокостью, прилюдно! — он еще и оказался совершенно бессовестным человеком. Белл попробовала это слово на языке. Бессовестный. Без совести. Без всяких принципов, только с красивой внешностью, которая делала его еще хуже, потому что служила ширмой для мерзкой души.

Мерзкой, иначе не скажешь. Элинор кое-что рассказала ей

про Уиллза, когда вернулась из Лондона: про гречанку с ее деньгами, и намекнула, что есть еще сведения, которые она пока не готова обсуждать, — но Белл хватило и этого. Она сказала Элинор, что узнала достаточно, чтобы убедиться в том, что красота Уиллза, как она не раз говорила — говорила, ты разве не помнишь? — была исключительно внешней. Элинор посмотрела на мать с добродушным скептицизмом, который частенько проскакивал на лице ее покойного отца — этакой теплой снисходительностью, от которой та оскорбилась еще больше и еще сильнее захотела доказать, что не доверяла Уиллзу с самого начала. Относительно Марианны Белл по-прежнему пребывала в убеждении, что ей не стоит возвращаться домой, где все будет напоминать о счастливых, полных надежд временах.

— Я рада, что ты так считаешь, мама, — сказала Элинор утром перед отъездом на работу, — потому что сейчас она не сдвинется с места, как бы я ее не упрашивала. Наверное, это потрясение, или его последствия. Ей со стольким предстоит смириться!

— Именно, — согласилась Белл. — Точно так я ей и сказала. Бедная моя! Не надо сейчас ее тревожить.

Белл свернула несколько газетных листов в трубочки, сложила их в очаг и добавила растопку; Томас расставил щепочки в специальном ведерке так аккуратно, словно это были свечки на именинном торте. Импульсивность Марианны нередко переходила в своеволие; она была уверена, что цель, захватившая ее воображение, несомненно оправдывает средства, и шла к этой цели самым прямым — единственным,по ее мнению — путем. Одновременно удивительно и ужасно было наблюдать за последствиями, к которым привела Марианну склонность ставить чувства на первое место — черта, отнюдь не чуждая ее матери. Белл наклонилась и подложила дров в импровизированный вигвам из щепок и газет. Марианна такой родилась — такой и останется, если не потеряет веры в себя. Сидя на корточках, Белл выпрямила спину и отряхнула золу с ладоней. Однако эта особенность дочери, решительно сказала она себе, нисколько не умаляет того факта, что она с самого начала испытывала подозрения насчет Уиллза. Да и кто бы не засомневался при виде такой бесспорной мужской красоты? Это же неестественно, невозможно — чтобы мужчина был так хорош!

В кухне зазвонил домашний телефон. Белл поднялась с пола и поспешила ответить на звонок.

— Это Мэри, — в своей обычной не самой предупредительной манере сказала Мэри Мидлтон.

— О, Мэри…

— Ужасный день.

— Ну, мне кажется…

— Ненавижу сидеть за городом в это время года. Слава богу, мальчики сейчас в школе, а Анна-Мария три дня в неделю проводит в яслях. Мы с малюткой можем ездить в Лондон. Только это меня и спасает.

Белл присела возле кухонного стола. За окном дождь монотонно колотил по маленькой асфальтированной площадке на заднем дворе, над которой были натянуты веревки для сушки белья — с них тоже капала вода.

— Я понимаю.

— Я решила, что надо вам позвонить, — продолжала Мэри. — Рассказать, что я познакомилась с вашей свояченицей. В Лондоне.

— С Фанни!

— Да, — сказала Мэри. — Ее Гарри и мой Уильям практически одного возраста. Ну и, само собой, она хозяйка Норленда.

Белл выпрямила спину.

— Действительно, — сухо согласилась она.

— Похоже, поместье чудесное.

— Так и есть.

— Ну и вот, — сказала Мэри таким тоном, будто ее вынуждали делиться сведениями, которые она сама, будь ее воля, оставила бы при себе, — в следующие выходные мы приглашены к ним. На обед. Джонно считает, вы должны знать — уж не знаю почему. Возможно, потому, что девочек тоже ждут.