Разведчицы и шпионки - 2
Шрифт:
А затем Вы хоть немного должны вникнуть в положение субъекта при переходе от одного лица к другому. Не надо быть особенно наблюдательным, чтобы не подметить, что должен чувствовать человек, находящийся в таких условиях, при знакомстве с каждым новым лицом… Нельзя силой заставить раскрыть свои душу и довериться не присмотревшись. А от этого может сильно пострадать дело, тем более теперь…
…Я убедительно прошу Вас оставить все, как было до сих пор. Ведь, право же, нам на месте гораздо виднее.
С глубоким уважением, преданный Вам S.»
Ходатайство Загорской было
Она, как утверждал Красильников, «благодаря своему положению и связям одним показанием могла вознаградить все расходы. Все мои доклады, касавшиеся террористических предприятий и планов, а также взаимоотношений центральных фигур партии социал-революционеров строились главным образом на показаниях Загорской».
Интересно, что от Загорской поступали данные не только о террористических намерениях эсеров, но и противоположные, об отсутствии таковых, и Красильников настолько верил ей, что не боялся отправлять эти данные в Центр.
В начале 1913 года Красильников получил из Департамента полиции срочную депешу о том, что, по данным заграничных секретных сотрудников полковника фон Котена (шефа московской политической полиции), эсеры готовят ряд террористических актов, в том числе против самого Государя Императора. Назывался ряд имен, приводились конкретные факты формирования боевых отрядов, указывались даже их маршруты и источники получения денег. Красильникову поручалось проверить эту информацию при посредстве его агентуры.
Нормальный служака, получив такое послание, вряд ли взял бы на себя ответственность полностью опровергнуть его — ведь речь шла о возможном царе-убийстве! Скорее всего, он дал бы обтекаемый ответ о том, что принял все меры для проверки и по получении новых данных немедленно сообщит их.
Но Красильников, основываясь полностью на сообщении Загорской, решился направить ответ, который есть смысл привести:
«Ни Вера Фигнер, ни Мария Прокофьева идеологами террора не являются, и ни та, ни другая о терроре не помышляют (Речь идет о 1913 годе. — И. Д.). Первая занята всецело благотворительными делами помощи ссыльным и каторжанам, вторая тяжело больна и уже два года никаких разговоров о политике не ведет и кроме близких никого не видит.
Что Марк Натансон настаивает на возобновлении террора, тоже неверно.
Натансон — человек весьма осторожный, боевую деятельность признает лишь с изведанными практичными людьми и с большими денежными средствами, чего теперь в партии нет.
Аргунов считается лишь хорошим пропагандистом, террористом же он совершенно не является.
Что же касается до Савинкова, то о поручении ему организации боевого дела не может быть и речи, ибо его, наоборот, всячески вынуждают подать заявление о выходе из партии и, конечно, ни с какими предложениями к нему обращаться не будут, точно также, как и к Луканову, который известен как близкий друг Савинкова.
Курисько, бывший член боевой организации, может быть полезен как техник, но не имеет руки, да еще правой, и с такими приметами, конечно, на него никакой ответственной роли не возложат.
Сведения,
Точно также представляется совершенно неправдоподобным, чтобы в Петербурге мог находиться боевой отряд, организованный Черновым, так как все лица, которых пригласить бы мог Чернов, находятся в настоящее время за границей. В России находится лишь София Бродская, но и та поехала по своим личным делам».
Так была опровергнута «липа» полковника фон Котена. В результате его резидентура была расформирована.
Загорская и Красильников оказались правы.
Незадолго до начала Первой мировой войны австрийский подданный Петр Францевич Загорский, супруг Марьи Алексеевны, игравший при ней подсобную роль, принял французское подданство и поступил во французскую армию. Некоторое время он был на Салоникском фронте, где сербские офицеры заподозрили его в шпионаже в пользу Австрии. Доказательств не нашлось, и его просто отправили во Францию.
Летом 1917 года чета Загорских отправилась отдыхать на Ривьеру, которая в те годы была местом пребывания многих социалистов-революционеров, в том числе Савинкова.
Там все кипело. Своей главной цели — свержения монархии — революционеры достигли. Требовалось решать, как жить дальше, какую республику создавать в России. Но Россия была далеко — за линиями фронтов, кое-кто рвался туда, кое-кто выжидал, кое-кто строил фантастические планы. Шли беспрерывные споры, разговоры стали еще откровеннее, чем в парижском салоне, многие похвалялись совершенными или несовершенными подвигами. Эх, дорого бы заплатили сейчас бывшие начальники за эти сведения!
Но теперь они никого не интересовали. Царская охранка была ликвидирована и, что самое страшное, в Петрограде работала созданная Временным правительством Чрезвычайная комиссия, которая изучала материалы охранки и выявляла ее агентов.
А вскоре и во Франции началось нечто подобное. Была создана комиссия из числа эмигрантов, которая получила доступ в святая святых российского посольства — кабинет резидента охранки Красильникова. Но списка действующих агентов так и не нашли; при более подробном изучении архивов удалось найти несколько бумаг, в которых имелись прямые или косвенные указания на настоящие фамилии секретных сотрудников, да и то либо «героев» давно прошедших времен, либо уже выброшенных за борт самим начальством за ненадобностью.
О действующей агентуре нашлись указания лишь в финансовых отчетах «Заграничной Агентуры», но и в них секретные сотрудники фигурировали лишь по кличкам. Именно из этих отчетов следовало, что «Шарни» был самым высокооплачиваемым сотрудником и получал деньги лично от Красильникова. Но кем был этот таинственный «Шарни», выяснилось лишь тогда, когда парижские материалы были сопоставлены с петроградскими.
Списки разоблаченной агентуры начали публиковать в петроградских газетах. В одном из списков и появилось имя Марьи Загорской.