Разведчик (Хондо)
Шрифт:
Джонни был необычайно серьезен в этот день.
– Мама, а дядя вернется?
– Не знаю, Джонни.
Тот же вопрос задавала она себе весь день. Вернется он? А собственно, зачем? А если, да? Что она будет делать?
Эта мысль смутила ее. Что значит "будет делать"?
Вконец расстроившись, Энджи занялась уборкой: вытерла пыль и помыла полы. Потом взялась стирать белье: ей нужно было чем-то постоянно отвлекать себя от навязчивых мыслей о Хондо, но все напрасно.
Вспоминая подробности их встречи, она пыталась убедить себя, что Хондо
Он, должно быть, воспитывался в суровых условиях. Энджи вспомнила, как Хондо вскочил с постели, с револьвером в руке, словно и не спал вовсе. Видимо, непростая жизнь научила его быть всегда настороже.
К вечеру дождь перестал, и Энджи вышла из дому. Воздух после грозы стал чист и свеж; Энджи вдыхала его, словно пила холодную воду жадными глотками. Небо еще было скрыто за разломами черных туч, и где-то далеко грохотал гром. Куски облаков, цепляясь за вершины гор, тяжело плыли на запад. Время от времени полыхал набухший тучами небосвод.
Ручей вышел из берегов, вода стала мутной и затопила ложбину.
Энджи покормила лошадей и теперь в молчании остановилась, грустно глядя на далекие горы. Уехал, и даже следы смыты дождем. Исчез, как будто его и не бывало. Энджи вспыхнула, вспомнив его поцелуй. Это была не шутка и не порыв сладострастия.
В кадку, поставленную под водосток, звонко падали капли. В сгущавшихся сумерках луговая трава отливала темно-зеленым с синевой цветом, и хрустальные дождинки висели на дрожащих стебельках. Утром нужно будет вывести лошадей на пастбище. Энджи подошла к загону и положила ладонь на скользкую жердь ограды. На сером фоне вечереющего неба отчетливо вырисовывались силуэты далеких гор. Тоска медленно закралась в душу Энджи.
Не в силах бороться с собой, она прижала руки к груди и до боли сжала зубы: по щекам медленно покатились слезы. Энджи смахнула их ладонью и побрела в дом. У двери она остановилась и в последний раз, еще на что-то надеясь, пристально посмотрела в сгущающуюся тьму. Все было тихо.
Энджи закрыла дверь и заложила ее на засов. Довольно! Что, собственно, произошло... Один человек попросился переночевать, купил лошадь и уехал. Вот и все. Но почему же он, именно он, не выходит из головы?!
Ведь стала же она забывать Эда. Энджи ни минуты не сомневалась в том, что он жив, но была уверена, что Эд никогда больше не вернется к ней. Семейная жизнь теперь ей показалась призрачной, словно и не существовавшей. Эд совсем не занимался воспитанием сына, и Джонни даже не вспоминал об отце. Вся жизнь отныне для нее сосредоточилась в сыне; отдать ему свою материнскую любовь и вырастить настоящего человека - вот истинное ее назначение.
Энджи легла в постель и натянула до подбородка теплое одеяло. Вдруг, как будто повторенные вновь Джонни вслух, прозвучали слова: "Мама, а дядя вернется?"
Поздно утром, когда солнце уже стояло высоко в небе, Энджи повела лошадей на пастбище. До этого она убрала в доме, накормила животных и расчистила сточные канавки, орошавшие огород. Энджи решила, что поступит благоразумно, если отведет лошадей подальше от дома.
Она остановилась у колодца и уже наполнила водой одно ведро, как вдруг за спиной что-то звякнуло. Энджи резко обернулась: из-за кустов, ведя под уздцы лошадь, вышел индеец.
За ним показался еще один, потом еще. Словно по мановению волшебной палочки пред ней предстала дюжина апачей.
Энджи не испугалась, ведь и раньше к ее отцу приезжали индейцы, поили лошадей, ее отец угощал их, а потом они мирно покидали дом Лоуи.
Перед Энджи стояли широкоплечие, мускулистые, крепко сбитые мужчины, с запыленными смуглыми лицами; на нее со злобой смотрело двенадцать пар глаз.
Один из индейцев сидел на красивой лошади и выделялся среди других особой манерой держаться. Энджи решила, что это их вождь. Она взглядом скользнула дальше и увидела еще одного, - он, дьявольски усмехаясь, о чем-то говорил своему товарищу. Черные гладкие волосы ниспадали до плеч и закрывали половину лица, так что Энджи не смогла его как следует рассмотреть. К гриве его лошади были привязаны страшные комки волос и мяса - скальпы. Добыча совсем свежая.
Энджи почувствовала, как у нее затряслись поджилки, но справилась с собой, стараясь не подавать вида, что боится пришельцев. Побледнев, она срывающимся голосом сказала, обращаясь к всаднику:
– Вы Витторо.
– Да, я Витторо.
– Вы раньше всегда поили у нас лошадей.
Он бесстрастно уставился на женщину. Энджи показалось, что перед ней не человек, а истукан.
– Вас предупреждали.
– Куда мне идти. Муж уехал. Это мой дом.
Витторо молчал, прочие замерли в ожидании. Налетел порыв ветра, и закружил столб пыли с земли, уже успевшей высохнуть после дождя. Прошелестело в кронах деревьев, потом опять наступила тягостная тишина.
– Земля здесь принадлежит апачам.
– Апачи живут в горах, - ответила Энджи, - зачем им ранчо? У меня сын, нам нужно где-то жить.
– Но когда апачи покидают горы, им необходима вода. А вы не даете им напиться.
– Вон там достаточно воды.
– Она показала рукой в сторону ручья.
– И если люди Витторо придут с миром, они смогут взять столько воды, сколько захотят. Разве я когда-нибудь запрещала вам пользоваться источником?
Витторо злобно перебил ее, и Энджи поняла, что это конец.
– На земле апачей не будут жить белые люди.
– Он обратился к индейцу высокого роста.
– Сильва!
– И заговорил с ним дальше на незнакомом для Энджи языке, но она заметила злобную ухмылку, исказившую лицо Сильвы. Он спрыгнул на землю, подошел к Витторо, сказал ему что-то и, выхватив нож, двинулся к Энджи.
Она не закричала. Не смогла: к горлу подкатил комок, ноги стали ватными. И вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался Джонни. В руках он держал старый кольт своего деда и целился в Сильву.