Разведчик. Заброшенный в 43-й
Шрифт:
– Володя, ты цел?
– Тьфу, сука! По-моему, он в ранец мне попал. Да спрячь пистолет, полицай уже готов. Собаке собачья смерть.
Игорь обошел подводу и увидел лежащего навзничь полицейского – нож по рукоять вошел в грудь изменника Родины.
Старшина спрыгнул с телеги, скинул ранец, откинул клапан и вытащил мешок с рацией.
– Фу, цела! А в ранце дырка!
Старшина сунул в пробоину палец:
– Сволочь! Пять сантиметров выше – и он бы в спину мне угодил! А пять сантиметров ниже – в рацию… Можно сказать – повезло.
Летягин
– Так, берем эту падаль и тащим подальше от дороги – вон в те кусты.
Они взяли убитого за руки и отволокли в кусты – со стороны дороги труп не было видно. Понятно, что он завоняет уже на третий день, но их к этому времени уже и след простынет.
– Винтовочку туда же закинь…
Илья забросил трехлинейку в кусты.
– Что делать будем?
Судя по пройденному расстоянию, до Чаус осталось несколько километров.
– Разворачивай лошадь назад – она сама дорогу к дому найдет. Не привязывать же ее к дереву – жалко животину…
Игорь развернул лошадь с телегой и шлепнул ее ладонью по крупу. Та неспешно побрела назад.
С расстоянием Володя немного просчитался – только через полчаса быстрого хода показалась небольшая река, мост через нее и застава.
Когда они подошли поближе, то разглядели троих полицейских и одного немца. Полицейские проверяли прохожих и подводы, немец же, сидя на чурбане, только наблюдал за их действиями. Увидев соплеменников, он встал, застегнул верхнюю пуговицу на мундире и, когда разведчики ступили на мост, поднял руку:
– Хальт! Аусвайс!
Шаг разведчики не ускорили, шли лениво. На ходу, не торопясь, достали из нагрудных карманов солдатские книжки.
Патрульный был из фольксдойче, а проще говоря – немец из аннексированных Германией земель, может – Австрии, может – Силезии или Судет. Потому как у настоящего немца на фельдфебельских петлицах должен быть уголок серебристого цвета.
– Приятель, ты откуда? – спросил его Игорь.
Полицейские, не скрывая своего удивления, пялились на немцев. Рожи у полицаев пропитые, пальцы в лагерных наколках – наверняка из уголовников.
– Какой я тебе приятель? – буркнул патрульный.
Обычно фольксдойче службу несли ревностнее, чем истинные арийцы, – доверие фюрера надо оправдать.
– Куда идем? – продолжал патрульный.
– В Могилев, для выполнения задания командования.
– Я не слепой, читать умею.
В документах Игоря была запись о том, что он возглавляет отделение боепитания.
– Почему без транспорта?
– Мотоцикл выведен из строя, колеса прокололи. Задние – и на мотоцикле, и на коляске. В Чаусах помощь попросим.
– Проходите! – Патрульный вернул документы. – Можете следовать!
Когда разведчики отошли на безопасное расстояние, Игорь выругался:
– Что ему не понравилось?
– Твой берлинский акцент. Столичных жителей нигде не любят, – ответил старшина. – Зеленый кант у него на погонах видел?
– Видел. И что?
– Фольксдойче брали в четвертую и тридцать пятую дивизию, охранные – приметь! Если мы у него проверку прошли, то армейский патруль и подавно пройдем!
Игорю стало стыдно. Учил же на занятиях в разведшколе и нашивки, и цвет кантов на погонах или пилотке, и какой орел со свастикой – а их было несколько видов. Эсэсовский отличался от армейского, а офицерский – от солдатского… И вот получилось, что не просек. Глазастый старшина, надо признать.
Едва они зашли за поворот, как сзади раздался шум мотора, их догнал грузовик и, подняв тучу пыли, остановился.
– Эй, привет, камрады! Угостите сигареткой – подвезу до Чаус или Могилева.
– Конечно, приятель! – расплылся в улыбке Игорь. Достав из кармана пачку сигарет, он протянул водителю и, когда тот скромно взял сигарету, предложил: «Бери две».
– О! Спасибо! Ты берлинец?
– Да.
– Я тоже до войны в Берлине жил – недолго, правда, два года. Садитесь.
Кабина «Бюссинга» была широкой, и все уместились, не тесня друг друга.
Водителю хотелось поговорить:
– А ты где жил?
– На Бисмарк-штрассе, – соврал Игорь – просто запомнилось название из одной книги.
– О, почти рядом. А я – на Фридрих-штрассе.
Игоря пробил холодный пот – он сроду в Берлине не был. И проколоться можно было сейчас на любой бытовой мелочи, скажем – названии пивной. Потому он постарался перевести разговор в другое русло:
– Где служишь?
– А, даже говорить неудобно… в похоронной команде. В Могилев за бумажными мешками еду. Паршивая служба, но все равно лучше, чем сидеть в окопах.
Похоронное дело у немцев было организовано четко, своих погибших они хоронили в плотных бумажных мешках с пропиткой.
На шее у военнослужащего висел жетон с личным номером солдата или офицера. Посередине этого жетона была просечка, и он легко ломался. Одна половина жетона оставалась на трупе, а вторая отправлялась в штаб, для учета.
Наши солдаты имели деревянные или эбонитовые смертные медальоны-пеналы. Они легко разрушались или сгнивали, да и записки в них заполнялись солдатами редко – это считалось дурной приметой. Поэтому после войны многих погибших нельзя было опознать.
Вообще организация в немецкой армии была на высоте, оказалась продумана каждая мелочь – так было удобнее воевать. Однако же русский дух и стремление к победе были сильнее.
Через полчаса они въехали в Могилев, и водитель подрулил к солдатскому кафе.
– Здесь хорошее пиво и айсбан. Хотите составить компанию?
Разведчики не отказались – есть хотелось.
Айсбан оказался тушеной капустой с мясными колбасками.
Все вместе они устроились за одним столиком. Эмиль – так звали водителя – оказался парнем общительным.