Разведчики Зеленой страны
Шрифт:
— Это я, папа, привела их из леса. У Паньки сломана передняя нога, и они ее перевязали.
— Положили в лубки, — подсказал Ромка, благодарно посмотрев на Люду.
— Как же это так! Боже мой, что скажет Карабек!
— Все в порядке, профессор, — сказал Ромка, — через месяц Панька будет прыгать на всех четырех.
— Вы думаете? Как же это случилось?.. Впрочем, вы же с дороги, — засуетился Василий Александрович, — вам надо поесть и отдохнуть. Люда, Люда! Угости хоть чаем наших дорогих гостей. Они пить хотят. А потом обед…
Ученый бросил быстрый взгляд на черные от копоти и пыли руки
— Ничто, — заметил тактично старик, — так не освежает после длительного пути, как умывание.
Он налил воды в умывальник, сходил за полотенцем и так ухаживал за ребятами, что тем стало неловко.
— Да мы сами, вы не беспокойтесь, — сказал Егор.
Скоро ребята сидели за столом вместе с Людой и Василием Александровичем, пили чай и вели увлекательную беседу.
— Мы изучали по дороге лес, — похвастался Ромка.
— Почвы и горные породы, — добавил Топс.
— И фауну, — совсем тихо сказал Гномик.
— Что? — переспросил Василий Александрович, наклоняясь к Гномику. — Ах, фауну! И нашли что-нибудь интересное?
Тут Гномик осмелел. Он достал из своего рюкзака альбом и, краснея, подал его Василию Александровичу.
— Научные зарисовки? Удод, альпийская галка, оляпка, дятел… Прекрасно сделано! Дятел в особенности. Очень полезная птица для ореховых лесов. Кто же из вас рисовал?
— Гномик! — с гордостью в один голос сказали мальчики.
— А вы кто же? — обратился Василий Александрович к Ромке.
— Я лесовод. Гномик, покажи, пожалуйста, дневник. — Ромка раскрыл дневник и прочитал: — «Таксация леса в урочище реки Чак. Древесно-кустарниковая растительность, включая и плодовые породы, начала отступать в горы и сокращаться по площади… Гибель древесно-кустарниковой растительности, — продолжал Ромка, — вызывает уменьшение воды в реках и родниках».
— Именно так! Если вырубить леса возле рек, они мелеют и высыхают. А наши горные леса сохраняют влагу. Двадцать пять процентов дождей над нашими горными лесами превращаются в подземный сток. И, что самое ценное, воды лесных территорий доходят до хлопковых полей, когда наибольшая потребность в воде. Любите лес! Любите деревья! Заставляйте их быстрее расти! Вы, конечно, слышали, о теории стадийного развития растений академика Лысенко?
— Как же, знаю, — сказал Ромка.
Остальные ребята молчали, а лица их выражали растерянность.
— Ничего, здесь вы все это поймете и скоро овладеете многими премудростями. А эти исполинские орехи, — сказал ученый, — тоже результат гибридизации и воздействия внешних условий на определенных стадиях прорастания семени. Академик Лысенко говорит, что нет ненаследственных изменений, поэтому наши ореховые деревья мы считаем исходным материалом для выведения новых сортов. Ведь нас окружают целые леса дикорастущих плодовых: здесь есть грецкий орех, леса диких яблонь и леса груш, миндаля, алычи, терновника. Мы обязаны окружающие нас леса превратить в плодоносящие сады.
— Так ведь вы же пчеловодная лаборатория! — вырвалось у Топса то, о чем думали и другие, но не решались спросить.
— Вы хотите сказать, что окультуривание плодовых лесов не относится к функциям пчеловодной лаборатории? — немного вызывающе спросил Василий Александрович и, быстро поднеся руку к глазам, большим и указательным пальцем поправил круглые очки на носу.
«Вот хорошо, что я не спросил!» мысленно обрадовался Ромка.
Топс отвернулся, встретив грозный взгляд Егора.
— Ошибаетесь, батенька! — горячо проговорил Василий Александрович. — Ошибаетесь!
— Папа! — укоризненно напомнила подошедшая Люда.
— Ах да, да! Простите. Мне, видите ли, не раз уже приходилось спорить с маловерами по этому вопросу, вот я и горячусь. Но думаю, вы не из тех… — Василий Александрович с облегчением вздохнул и продолжал без прежней запальчивости: — Мы занимались изучением взятка, то-есть медосбора, на плодовых и вопросами опыления пчелами цветов. От этого тоже зависит урожайность. Вот и пришли к мысли, что не так уже много труда надо, чтобы окультурить близлежащие плодовые леса, а польза огромная. Вмешались в жизнь ореховых деревьев… и вот! — Василий Александрович величественным жестом показал на гигантские орехи: — Не стыдимся! Надо быть мертвым человеком, бюрократом и формалистом от науки, чтобы сидеть сложа руки там, где ты можешь много сделать на благо народа, даже если это не прямо относится к твоим обязанностям ученого. Ну, и мы кое-что сделали. Хоть наша опытная плодовая агролаборатория и находится в колхозе, но ведь руководит ею Искандер, и здесь ее отделение. Искандер замечательный энтузиаст своего дела, мичуринец… Ну, да вы сами все увидите. Ведь это благороднейшая и чудеснейшая задача — превращать дикие леса в лесосады!.. Очень хорошо, что вы наконец прибыли!
Все в ученом нравилось Егору. Нравился острый взгляд голубых глаз, будто пронизывающий насквозь, и яркий, здоровый румянец, столь необычный для человека его лет, и юношеский энтузиазм, и седая бородка с усами, как на портрете Михаила Ивановича Калинина, и даже манера Василия Александровича потирать руки в знак удовольствия.
— А когда приедет Максим Иванович Сапегин? — не утерпел Егор.
— Он сейчас занят реэвакуацией последних растений из опорного пункта и бывает только наездами. Но почему вы назвали его Максимом Ивановичем? — удивился ученый.
— Папа, оказывается, Константин Николаевич Сапегин — фронтовой отец Егора Ивановича, и Егор приехал сюда, чтобы с ним встретиться.
— Максим Иванович, — улыбаясь, поправил девочку Егор.
— Да нет же — Константин Николаевич, — мягко, но упрямо настаивала Люда.
— Да, да, у нас здесь Константин Николаевич Сапегин, доктор биологических наук, — подтвердил старик.
— Значит, не Максим Иванович?! — воскликнул Егор и быстро сказал: — Мой Сапегин среднего роста, стройный, с небольшими черными усами, молодой, и левая рука ранена.
— Нет, нет, это недоразумение, — поспешно ответил ученый. — Константин Николаевич Сапегин высокий, полный и на фронте никогда не был.
Егор побледнел так, что веснушки ярко выступили на его лице.
— Ведь я же из-за него сюда приехал! — со страданием в голосе сказал он. — Я думал, здесь Максим Иванович, а здесь другой… Ох, беда какая!
— Что же делать? — воскликнул растерявшийся Гномик.
— Роковая ошибка, — отозвался Топс.
— Плохо! — покачал головой Ромка. Доброжелательный и отзывчивый Василий Александрович очень огорчился.